Весь Кир Булычев в одном томе
Шрифт:
Олег задумчиво кивнул.
— Придется рассказать подробнее, — попросил он. — И уверяю, что я прошу об этом не из пустого любопытства. Весьма возможно, что я смогу вам помочь. Если буду знать больше.
— А что еще я могу рассказать?
Верке показалось, что за стеклом белеет рожа ребеночка.
— Смотрите! — крикнула она, метнулась к окну и распахнула его.
Никого.
— Ты чего испугалась? — не понял Олег.
— Там есть ребеночек, у той женщины, которая мне зонтик дала…
Олег
— Расскажи мне все с самого начала, — сказал Олег. — Прежде всего меня интересует судьба твоей мамы. Когда она пропала, где, при каких обстоятельствах…
— Милиция уже спрашивала.
— Я знаю. Но это было пять лет назад, и милицию интересовало не то, что интересует меня.
— Не хочу я о маме говорить!
— Надо, Вера. Я никогда не лезу в чужую жизнь. Но полагаю, что на всей Земле я — единственный человек, который может тебе помочь.
— Как же это, интересно? Вы ее оживите, что ли?
— А ты уверена, что твоя мать умерла?
— Она не могла просто так уехать и меня бросить. Не могла, понимаете?
— Я не говорю, что она тебя бросила. Расскажи.
— Что говорить, я же тогда маленькая была.
— Это случилось в августе?
— Да, в конце лета. Наверное, в августе.
— На даче?
— Здесь, на даче.
Верка подумала: «И что я ему так послушно рассказываю?» И сама же заспорила с собой: «А почему нельзя? Я хочу кому-нибудь рассказать, кто слушать будет».
— Она была одна?
— Вы же знаете! — Верка была уверена, что Олег Владиславович знает гораздо больше, чем хочет показать. — Конечно, мама была одна. Тогда она хотела бабу Эллу в Москву перевезти, а дачу на зиму закрыть…
— А хозяйства у бабушки не было?
— Козы не было, а остальное продать недолго.
Сосед кивнул, соглашаясь. Он очень внимательно и сочувственно слушал Верку, как умеют слушать старые женщины.
— Баба Элла в Москву переехала, а мама осталась на даче, собирала всякие нужные вещи, чтобы в воскресенье машину вызвать. В субботу она не вернулась, и мы все подумали, что она осталась ночевать… Не думайте, я уже большая была, семь с лишним лет, я все помню. Но никто не волновался.
— И что вы сделали?
— Днем отец поехал на дачу. Почему-то он все же заволновался. Приехал, дача не заперта, все на месте, а мамы нет. Представляете, ничего не взяли!
— Значит, вы подумали, что мама куда-то ушла?
— Сразу не подумали, хотя отец испугался, — сказала Верка. — Ведь все мамины
— Или что-то случилось?
— Или ее украли. Пока спала.
— Окно было открыто?
— Нет, закрыто.
Верке показалось, что сосед смотрит на нее с недоверием.
— Да поймите же! — почти закричала она. — Это столько раз повторяли. И милиция, и мы сами, и даже родственники наши — все повторяли!
— Я понимаю, — спокойно сказал Олег Владиславович. — Я отлично понимаю. Продолжай, Верочка.
— Ну не нашли ее! — выкрикнула Верка. — Искали все, и милиция искала. Даже собаку привозили. Пусто!
— Какие-нибудь теории, версии у следствия были? — Сосед говорил с Веркой, как со взрослой.
— Что ее похитили — какие еще версии?!
— Кто, зачем?
— Они даже одного дагестанца поймали, он комнату снимал в Челюскинской, а его в субботу вечером в нашем поселке видели. Но ничего доказать не смогли. Избили его и выслали.
— Что на маме было?
— Футболка, — уверенно ответила Верка. — Мы с бабой Эллой все проверили. Большая такая футболка, черная, отцу кто-то подарил, мама любила в ней спать.
Верке очень не хотелось говорить о маме. После маминого исчезновения ее тогда лечили от шока, в детском отделении лежала, в больнице. Ей мама снилась, мама звала ее, по горло в воде или на костре — страшные картины. И еще казалось, что какие-то мужчины тащат маму по палым листьям, а она как будто неживая — только ноги подскакивают на бугорках…
— Хорошо. — Олег Владиславович словно почувствовал Веркино состояние. — Я больше не буду спрашивать. Но могли же быть шлепанцы, тапочки какие-нибудь, о которых все забыли. Ведь в каждом доме много старой обуви…
— Так следователь же говорил…
— Ясно, — сказал сосед. — И никто не звонил, не писал писем?
— В милиции говорят, звонили. Они же мамину фотографию на щиты клеили. Из паспорта, совсем непохожую. Но ничего полезного. Так следователь говорил.
— А теперь ты сны видишь?
— Никаких я снов не вижу!
— Ладно, — сказал Олег. — Тогда я пойду. Ты не боишься одна оставаться?
Он все время очки протирал. Наверное, стекла скоро сотрутся.
— Я уже две недели одна ночую.
— Времена меняются. На меня ведь тоже раньше не нападали.
— А почему напали?
— Я подозреваю, но не могу пока сказать вслух.
— Боитесь, что ли?
— Нет, я их не боюсь, — сказал Олег.
Сосед произнес эти слова спокойно. Он в самом деле никого не боялся. На нем было написано, что он никого не боится. Хоть и маленького роста, и толстенький, и близорукий. И даже ходит в шляпе, хотя кто в наше время ходит в шляпе?