Вещное право
Шрифт:
2. «Доверительная собственность» (траст)
Договор доверительного управления, предусмотренный гл. 53 ГК РФ, не имеет ничего общего с институтом «доверительной собственности» (траста, от англ, trust – доверие), который в начале 90-х гг. прошлого века отечественные реформаторы попытались «внедрить» в российское гражданское законодательство под влиянием чуждых ему англо-американских подходов [227] . При доверительном управлении управляющий использует чужое имущество от собственного имени (указывая при этом, что он действует именно в качестве доверительного управляющего, а не собственника (п. 3 ст. 1012 ГК РФ)), но в чужих интересах и ни в коей мере не становясь его собственником (п. 4 ст. 209 и абз. 2 п. 1 ст. 1012 ГК РФ). Речь, следовательно, идет об одном из способов осуществления права собственности путем заключения договора, порождающего обязательственные отношения. Поэтому в российском гражданском праве доверительное управление является институтом обязательственного, а не вещного права [228] (кстати, прямо задуманным его разработчиками во главе с В.А. Дозорцевым в качестве своеобразного «противовеса» классическому трасту [229] , о котором большинство отечественных энтузиастов последнего обычно имеют весьма смутное представление).
227
См.: п. 1 Указа Президента
228
Эти обстоятельства упорно игнорируют авторы непрекращающихся попыток введения в российское гражданское право «доверительной собственности (траста)» как института вещного права и связанной с ним «модели расщепленной собственности» (см., например: Власова М.В. Право собственности в России: возникновение, юридическое содержание, пути развития. М., 2002. С. 64; Соколова Н.В. Доверительная собственность (траст) в континентальной Европе. М., 2012. С. VI).
229
Дозорцев В.Л. Доверительное управление имуществом (глава 53) // Гражданский кодекс Российской Федерации. Часть вторая. Текст, комментарии, алфавитно-предметный указатель / Под ред. О.М. Козырь, A.Л. Маковского, С.А. Хохлова. М.: МЦФЭР, 1996. С. 529–532.
В отличие от этого в трасте управляющий (trustee) выступает в имущественном обороте в роли формального («номинального») «собственника по общему праву» (legal owner), действующего в качестве «агента» (agency) выгодоприобретателя-бенефициара (beneficiary). Последний же считается «материальным», или «бенефициарным», собственником (beneficial owner), но не по «общему праву», а по «праву справедливости» (equitable owner), т. е. уже в иной правовой системе. Таким же equitable owner считается и учредитель траста (settlor, или trustor), если он не совпадает с выгодоприобретателем. Поэтому классический траст в целом является институтом «права справедливости» (law of equity), в рамках которого он возник и вне которого не может функционировать.
Каждого из участников отношений траста можно в известном смысле считать «собственником», хотя фактически за учредителем траста остается лишь право на его изменение или отмену; за управляющим признается основное право – управления и распоряжения переданным в траст имуществом, включая возможность его отчуждения; бенефициар же получает «право пользования», фактически сводящееся к праву на получение доходов от управления таким имуществом. Поскольку и trustee, и выгодоприобретатель считаются «собственниками» переданного в траст имущества (первый – legal owner с точки зрения common law, а второй – beneficial owner no law of equity), траст нередко называют «расщепленной», или «разделенной», собственностью. При этом не учитывается, что в англо-американском праве не только отсутствует единое право собственности (как абсолютное вещное право), но правомочия управляющего и выгодоприобретателя (а также учредителя траста) находятся в «разных плоскостях» – в common law и в law of equity, что немыслимо в европейском континентальном праве.
Связь между этими двумя правовыми системами в трасте обеспечивается возложением на управляющего как «собственника по общему праву» особых обязанностей перед другими участниками траста – выгодоприобретателем и (или) учредителем, являющимися «собственниками по праву справедливости». Эти обязанности trustee сводятся к необходимости заботливого использования и охраны переданного в траст имущества и передаче полученных доходов бенефициару [230] . Такая ситуация в свою очередь становится основой появления особых, доверительных отношений между управляющим и выгодоприобретателем (а также учредителем траста), позволяя в целом весьма условно характеризовать эти отношения как «доверительную собственность».
230
Конкретное содержание указанных обязанностей детально урегулировано многовековой судебной (прецедентной) практикой, а отчасти – и законодательством. Например, в Англии в настоящее время действуют Закон об управляющих 2000 г. (Trustee Act) и Закон о трастах на землю и о назначении управляющих 1996 г. (Trusts of Land and Appointment of Trustee Act); в США законы отдельных штатов о трасте и (или) его разновидностях, а также принятые на федеральном уровне единообразные законы о трастах (см.: Гражданское и торговое право зарубежных государств: Учебник: В 2 т. T. I. С. 393 (автор главы – О.М. Козырь).
При этом следует иметь в виду, что учредитель траста одновременно может быть выгодоприобретателем (бенефициаром) и может объявить себя управляющим в пользу иного лица. Вполне возможен траст с участием нескольких управляющих (trustees) и (или) нескольких выгодоприобретателей. Траст может быть учрежден односторонней сделкой учредителя (<declaration of trust), в том числе его особым распоряжением на случай смерти (will) в пользу будущих наследников (и в ущерб кредиторам), договором с управляющим (appointment of trustees), а также возникнуть в силу указаний закона или судебного решения.
Важные для трастовых отношений различия в правовом статусе legal owner и equitable owner, основанные на различии правовых режимов «общего права» и «права справедливости», невозможно понять без обращения к историческим истокам этих юридических конструкций. Дело в том, что предшественником траста был родившийся еще во времена крестовых походов институт use (от франц. use, равнозначного лат. opus – дело, задача). С его помощью рыцари – участники крестовых походов – передавали титул на свое «имение» (estate, так как собственность принадлежала короне) до своего возвращения друзьям или родственникам с целью его защиты, а также управления имуществом (в том числе содержания семьи). В роли управляющих могли выступать только совершеннолетние мужчины, что предопределяло статус других родственников как выгодоприобретателей. Но при этом use считалось чисто фактическим, а не юридическим отношением, в связи с чем требования возвратившегося рыцаря к управляющему не подлежали защите в общих судах по common law, а могли защищаться только по «праву справедливости» в суде лорд-канцлера. Лишь прецедентным судебным решением по «делу графа Оксфорда» 1615 г. (Earl of Oxford's Case) было установлено преимущество норм «права справедливости» перед нормами «общего права», что впредь должны были учитывать и общие королевские суды. Примечательно, что use широко использовался для обхода закона (в основном различных феодальных ограничений и обременений), в частности, францисканскими монахами, которые формально не могли владеть землями и становились их «бенефициарными собственниками» по воле «добрых прихожан»-учредителей [231] .
231
См.,
Траст получил в англо-американском праве весьма широкое распространение, став, по образному выражению некоторых ученых, «ангелом-хранителем англосаксов» [232] . Появились «торговые трасты» (trading trusts) и «инвестиционные трасты» (investment trusts), которые участвуют в имущественном обороте подобно корпорациям, т. е. с собственной, хотя и ограниченной правосубъектностью (инвестиционные трасты подлежат регистрации на Лондонской фондовой бирже). Этому способствовали такие преимущества траста, как отсутствие традиционного для английского права требования «встречного предоставления» (consideration), простота оформления, четкое отделение находящегося в трасте имущества от иного имущества управляющего-трасти (что в случае банкротства влечет ограничение конкурсной массы имуществом, переданным в траст). В американском праве правосубъектные трасты настолько широко использовались для создания компаний холдингового типа (таков, например, был знаменитый рокфеллеровский Standard Oil Trust), что их даже пришлось ограничивать с помощью специального «антитрестовского» (т. е. антитрастового) законодательства (начиная с известного Закона Шермана 1890 г.).
232
«The trust is the guardian angel of the Anglo-Saxon» (цит. no: Quitmann K. Eigentums-und Besitzschutz im deutschen und englischen Recht. S. 91). К. Квитман там же отмечает, что еще в 1992 г. Верховный суд Австралии по результатам рассмотрения дела Mabo v. Queensland признал за австралийскими аборигенами «бенефициарную собственность» на земельные участки, захваченные у них австралийскими переселенцами, что позволило погасить острый политический конфликт.
Но попытки юридической квалификации конструкции траста на основе привычных для континентального правопорядка представлений наталкиваются на неразрешимые противоречия. С одной стороны, все участники траста признаются «собственниками» переданного в траст имущества, хотя и с позиций разных правовых систем – «общего права» и «права справедливости» (отсутствующих в европейских континентальных правопорядках) и фактически всегда с разным «набором» правомочий. С другой стороны, ни один из них не осуществляет над «своим» имуществом полного хозяйственного господства и не обладает всей совокупностью, полнотой правомочий собственника, а имеет у себя лишь какую-то их часть. Так, в зависимости от содержания и вида трастовых отношений бенефициар как equitable owner может иметь правомочия, объем которых близок к правомочиям обычного собственника, включая возможности их отчуждения, передачи по наследству и защиты против третьих лиц. Но даже в этом случае он не вправе оспаривать возмездное добросовестное приобретение другим лицом legal title на находящееся в трасте имущество (или какую-либо его часть) [233] , поскольку такой возможностью обладает только trustee как legal owner. Вместе с тем этот «формальный собственник» – «траста» несет определенные «фидуциарные» обязанности перед бенефициаром и (или) учредителем траста, которые имеют все основания считать своим имущество, находящееся в трасте, и требовать от управляющего его должного использования. В такой ситуации невозможно говорить и о «расщеплении» какого-то единого права между несколькими субъектами, поскольку оно просто отсутствует.
233
Это правило выводится из принятого в 1996 г. лордом Брауном-Вилкинсоном (Browne- Wilkinson) широко известного решения по делу Westdeutsche Landes bank Girozen-trale v. Islington London Borough Council, согласно которому «бенефициарный собственник в соответствии с правом справедливости имеет в отношении находящегося в трасте имущества вещные права (в оригинальном тексте указано «rights in гет», – Е.С.), которые могут быть принудительно осуществлены по праву справедливости в отношении любого последующего владельца этого имущества, за исключением «неосведомленного» (т. е. добросовестного. – Е. С.) возмездного приобретателя титула (legal title) на имущество».
В англо-американском праве эта ситуация не вызывает никаких противоречий уже потому, что в этой «системе координат» вообще не имеет смысла юридическая характеристика имущественных прав как вещных или обязательственных. Встречающееся в некоторых судебных решениях (а вслед за ними и в доктрине) указание на «вещный» характер прав бенефициарного собственника [234] в действительности является условным, ибо имеет в виду не вещное право в континентально-европейском понимании, а вещный иск, которым права «собственника по праву справедливости» (как, впрочем, и права «собственника по общему праву») защищаются против третьих лиц. Столь же условным является и рассмотрение самого траста (трастового отношения) как «обязательства» по управлению переданным в траст имуществом в интересах лиц («бенефициарных собственников»), которые вправе требовать его принудительного исполнения, ибо траст (в отличие от российского договора доверительного управления) не является институтом договорного или обязательственного права.
234
Наряду с указанным выше можно также сослаться на принятое в 1994 г. решение палаты лордов по делу Tinsley v. Milligan, в котором прямо указано, что «лицо, обладающее любым из вещных прав», основанным на общем праве или праве справедливости, «имеет право на имущество, которое является вещным (in гет), а не просто обязательственным (in personam) правом». Речь при этом, разумеется, идет об известных еще римскому частному праву вещных и обязательственных исках – actio in гет и actio in personam, а не о вещных и обязательственных правах в их пандектном понимании.
С этой точки зрения представляет интерес одно из типичных современных доктринальных определений траста: «Траст – это основанное на праве справедливости обязательство лица (именуемого «доверительным собственником») управлять имуществом (именуемым «имуществом, находящимся в трасте»), принадлежащем ему в виде обособленного фонда, отделенного от его собственного имущества, в интересах лиц (именуемых бенефициарными собственниками…), одним из которых может являться само это лицо, и любой из которых вправе требовать принудительного исполнения этого обязательства» (курсив мой. – Е.С.) [235] . Очевидно, что с континентально-правовых позиций это определение следует считать крайне противоречивым (особенно с учетом его «обязательственно-правовых» характеристик), тогда как с позиций английского права оно достаточно четко характеризует юридическое существо трастовых отношений.
235
Underhill, Hayton. Law of Trusts and Trustees. 18nt ed. London, 2010. P. 1.