Весёлые и грустные странички из новой жизни Саньки М.
Шрифт:
Ложиться было уже поздно, я посидел немного на подоконнике, разглядывая портрет сестры, потом поставил его себе на свою тумбочку, положил рядом кулёк с конфетами и стал ждать, когда проснутся ребята. Распорядок дня, как таковой не соблюдался, лишь бы все были на месте и сыты, так что пусть спят, если хочется.
С Артёмки сползло одеяло. Я подошёл, поправил. Артёмка открыл глаза, улыбнулся и протянул ко мне руки. Мне было не по силам держать его на руках, так что, сев к нему на кровать, посадил малыша себе на колени, обнял,
Мальчик доверчиво прижался ко мне, слегка посапывая, будто продолжал спать.
Проснувшийся Серёжа подошёл к нам, осторожно взял у меня братишку.
– Имей совесть, Артёмка, Саше надо сходить умыться, в туалет. Я улыбнулся им и сказал, чтобы слышали все:
– На моей тумбочке лежат конфеты, берите, помяните Лизу. Только не всё, оставьте, я хочу всем ребятам раздать.
Ребята подходили, осторожно брали лакомство. Некоторые ещё не видели таких конфет. Там были
«Белочка», «Ну-ка отними», «Мишка на севере», ещё какие-то.
С оставшимися конфетами, а их было немало, я вышел в коридор и одаривал всех.
Говорить, зачем, не требовалось, все знали этот обычай.
Подумав, я зашёл к Вере Игнатьевне, подумав, что надо её предупредить.
– Вера Игнатьевна!
– Ну, что ещё?! – со вздохом спросила она, подняв на меня глаза.
Я высыпал ей на стол горсть конфет и спросил:
– Я сегодня хочу выйти в город…
– Ну, договаривай. Думаешь, я не знаю, куда? – Осмотрев меня с ног до головы, она сказала:
– В таком виде, конечно, никуда не отпущу. Пойдём. У тебя есть чистая одежда в твоих вещах?
– Есть летняя пионерская форма.
– Только галстук не повязывай. Я коммунистка, ты пионер. Нам не следует ходить в церковь.
– Хорошо, Вера Игнатьевна, - прошептал я.
В кладовой я нашёл свой рюкзак, вынул оттуда изрядно помятый костюмчик, состоящий из белой рубашки и чёрных шорт, нашёл белые гольфы.
– Так пойдёт? – спросил я, подняв голову, - Или лучше вот эту, форму? – показал я на форму цвета хаки.
– Нет, Саша, возьми эту. Более торжественно. Не забудь погладить. И сходи, помойся! Ты выглядишь, как чучело! Постель, наверное, уже серая!
Я покраснел. В самом деле, я даже не умылся после тихого часа, а, бегая босиком по двору, не посмотрел, какого цвета ноги.
– Душевая открыта? – удивился я.
– Конечно, открыта. Только вас, мальчишек, туда надо палкой загонять. Иди уже!
Я, пользуясь случаем, перебрал вещи, которые остались в рюкзаке. Был здесь комбинезон, две формы: одна со штанами и штормовкой, одна с шортами и лёгкой рубашкой. Конечно, от съестного не осталось и следа. Во-первых, здесь могли погрызть мыши, во-вторых от припасов меня избавили уже давно, когда я кантовался в милиции и в распределителе.
Взяв пионерскую форму, я побежал в бытовку, в которой оказались старшие ребята, оникоторые гладили свои штаны и рубахи.
Я
Для того, чтобы парней не задержал патруль, им выписывались увольнительные.
– О Сашка! – обрадовались парни, беззастенчиво тиская меня.
– Погладить хочешь? Куда-то собрался? Кто она? – засыпали меня парни вопросами. Я лишь краснел, отшучиваясь.
– Помочь тебе? – спросил старший. Я узнал, исподволь, все их имена. Старшего звали Колькой, других Славкой и Петькой.
– Я умею, - пропищал я.
– Обожжёшься ещё!! – не доверил мне утюг Коля. Взял мою маленькую форму и быстро погладил:
– Держи! Только умойся! – парни необидно засмеялись, Коля провёл ладонью по моей щетинистой голове: - Удачи тебе!
– Спасибо! – прошептал я, осторожно прижимая к себе отглаженную форму.
В своей спальне, аккуратно повесив форму на спинку кровати, подумал, что делать. Идти мыться, или бегать с ребятами по двору? Подумав, выбрал второе, справедливо решив, что до ужина отец не приедет.
Славно набесившись, мы отправились, опять же, строем, в столовую, но были завёрнуты в умывальник. На этот раз старшим было невозможно было без содроганий на нас смотреть, хотя нам казалось вполне нормальным так выглядеть.
После ужина я побежал в душевую. Она была открыта, и вода горячая присутствовала.
Хорошо отмывшись, я переоделся в сохранённые каким-то чудом плавочки, подаренные Лиской, белую маечку, чистую, не растянутую, как все, грязно-голубые и безразмерные.
Затем, не надевая потрёпанную одежду, побежал к себе.
Облачившись в парадную форму, под восхищённые взгляды ребят, отправился во двор, ждать отца.
Ребята тоже высыпали вслед за мнойво двор. Я прохаживался по двору, или сидел на лавочке, с завистью глядя на веселящихся ребят. Уже отчаялся дождаться сегодня отца, когда увидел затормозившую машину.
– Папа!
В церкви было сумрачно и прохладно. Отец Фёдор встретил нас, спросил меня:
– Что тебя привело сюда, сын мой?
– Свечку хочу поставить. За упокой души моей сестры, Елизаветы… - робко сказал я.
– Сколько лет было покойной?
– Пятнадцать…
– Тогда тебе сюда, - отец Фёдор взял меня за руку и подвёл к иконе Божьей Матери.
– Знаешь, кто это? – строго спросил священник. Я, судорожно, кивнул:
– Это Богородица с Сыном.
– Молодец, малыш. Вот, возьми свечку, зажги от тех свечек, что стоят здесь, и поставь рядом. И помолись за сестру.
– Я не знаю молитв…
– Слова знать не обязательно. Слова нужны, чтобы очистить душу, а у тебя душа и так ещё чиста. Просто желай своей сестре самого лучшего.