Весёлые и грустные странички из новой жизни Саньки М.
Шрифт:
На папке с делом Лиски было написано красным карандашом: «Выбыла». Дальше приписка: «Погибла». Мельком просмотрев документы, я отложил папку в сторону. Меня уже не интересовало, что они знают о Лиске. Если пишут гадости, тем более мне не надо знать. Для меня она была самой чистой девочкой в мире.
Открыл свою папку, посмотрел на фотографию, усмехнувшись: не нравились мне эти казённые снимки, то ли дело, те, которые делал Жорка! С любовью…
Нашёл свидетельство о рождении, школьные документы, и ничего не взял.
В
Зачем я тогда сюда пришёл? За документами! Но что, как говорится, день, грядущий, мне готовит?
Потеряю, отнимут, потом восстанавливай.
Пусть полежат здесь. Главное, я знаю, что документы есть, они в надёжном месте. Пока.
Я взял ручку, лист бумаги, написал: «Спрячьте подальше, пожалуйста, мои документы!», а ещё лучше, вышлите их по адресу… - тут я задумался: а есть ли тот адрес? Вдруг адрес другой?
Я скомкал листок и бросил его в урну. Так и не решив, что делать, я вышел из кабинета, запер дверь и замер: за столом секретаря сидел Михаил Иванович!
– Ну, что? Всё взял? – спросил директор.
– Ничего не взял, - потерянно сказал я.
– Почему?
– Потеряю, или отнимут где-нибудь.
– Это верно, - вздохнул директор, - что теперь собираешься делать?
– Мне надо бежать, - опустил я голову, - меня ищут.
– Дошли до меня такие слухи, поэтому я здесь. Заглянул в твою спальню, тебя нет, всё на месте. Где ты можешь быть? Зашёл за документами. Не удивляйся, я сам вырос в этом детдоме.
– Михаил Иванович, - теребя края кофточки, сказал я, - в нашей теперешней группе есть мальчики, Серёжа и Артёмка. У них родители садисты, издеваются над ними. А характеристики у них хорошие.
Пацанов могут опять отдать в семью. Постарайтесь, чтобы этого не было? Их забьют до смерти! Серёжа показывал мне ожоги на груди… - меня опять передёрнуло, - Его, так называемая мать, гасила об него окурки! У младшего отбили… здесь, - показал я. – Михаил Иванович! – умоляюще просил я, подняв голову. И умолк, увидев бледное, даже в полумраке, лицо и сжатые в кулаки руки.
– Михал Иваныч! – испугался я.
– Ничего, Саша, ничего! – тяжело дышал директор, - Обещаю, пока я здесь директор, этого не случится!
– Вера Игнатьевна…
– Знаю, - махнул рукой директор, - давно под меня копает.
– Ещё одна просьба, Михал Иваныч, - вздохнул я, - сегодня я ходил в церковь, поставил свечку за упокой.
– Хорошее дело, - одобрил Михаил Иванович, - без спросу?
– Почему? Отпустили. Но дело не во мне. Ребята тоже хотят. Это церковь детская, а у детей очень много просьб к Матери Божьей. Сводите их, ладно?
– Значит ты…
– Мне сестра сказала: сегодня.
– Понимаю. Ну что же, иди, собирайся.
– Михаил Иванович, правда, если бы не это, я навсегда остался бы с вами!
–
– Я напишу, когда найду своё место.
– Лучше тебе не высовываться, Саша, - директор встал, подал мне руку, - прощай, сынок! Очень жалко с тобой расставаться. Когда ты, в первый день, сказал, что мы не умеем воспитывать детей, я рассердился на малолетнего критика. Теперь вижу, что ты был прав, но научиться этому нельзя. Таким надо родиться. Ты вот такой.
– Я?! – изумился я.
– Конечно. Ты просто не замечаешь за собой, как меняешь людей. Причём всех, с кем пообщаешься.
Просто фантастика! Ну всё, иди, Саша, а то ночь короткая.
«Всех, с кем пообщаешься!», - я фыркнул, вспомнив лейтенантшу с капитаном. Этих изменишь! Нет, милиционеров не исправишь. Они или хорошие, или вот такие. Интересно, как там Сёма?
В спальне я достал свой рюкзак, перебрал его, взял с тумбочки портрет Лиски, вместо него положил фото, где мы с Лиской, смеёмся. Подписал: «Братику Артёмке от Саши. На долгую память». Вздохнул.
Слёз будет! Но сейчас побоялся даже подойти к его кровати. Потоптался в нерешительности и ушёл.
Побег – 2.
Чтобы не нашуметь в спальне, переоделся в комбинезон из «чёртовой кожи», уже за забором, в кустах.
Сквозь щель в заборе я смог пролезть, раздевшись до трусов. Потолстел, что ли? Или пошёл в рост?
Справедливости ради, стоит сказать, кормили нас в последнее время, как на убой. Набегавшись во дворе, мы лопали всё подряд и ложились спать. Немудрено поправиться!
«Что ни день – сто грамм! А то и сто пятьдесят!» - хихикнул я, а противный внутренний голос добавил: «Теперь будет с минусом». Я был вынужден с ним согласиться.
Путь до нашего бывшего дома был мне уже знаком и привычен. Приблизившись к нему, я осмотрел тёмное страшноватое здание и сразу побежал к Лискиному схрону.
Сразу решил проверить, насколько мне подходят когти.
Быстро защёлкнув их на ногах и руках, взлетел по стволу к дуплу.
– Спасибо, Лиска! – шепнул я.
«Всегда пожалуйста!», - хихикнула сестрёнка.
Дело в том, что я решил «поселить» вместо противного внутреннего голоса Лиску. Приятнее слушать голос любимой сестры, чем собственное ворчание.
Конечно, я оставался грубым материалистом, и не верил в мистику. Всё, что случилось в церкви, я считал не более, чем играми разума, желающего чуда. Вера на том и основана, для того нужна, чтобы жить было не так пакостно. К примеру, викинги, вечно сидевшие на диете и проводившие время в походах и сражениях, устраивали пир, добыв много пива и мяса, и желали, чтобы пир никогда не кончался.