Ветер и мошки
Шрифт:
— В конечном итоге, — рассуждал персонаж, печально заглядывая глазами в камеру, — мы должны определить для себя, является ли изменение природы необходимым, является ли оно критерием выживания человека…
— Это точно, — кивнул Камил.
Он лег на пол и несколько раз отжался. Черные мушки запрыгали в глазах. Все, кажется, хватит на сегодня.
Чайник вскипел.
После ревизии кухонных шкафчиков Камил обнаружил, что является счастливым обладателем невскрытой банки с цикорием и небольшой упаковки грузинского чая. В сущности, хоть что-то.
Вкус был непонятный. Но Камил выпил.
В голове прояснилось. Всех денег, собранных по квартире (в брюках, в пиджаке, в ящике стола), было около шестидесяти рублей. По памяти Василия — мало на что хватит. Впрочем, на них можно было экономно прожить два-три дня. Только Камил не собирался жалеть своего носителя. Несмотря на слабый протест из уголка сознания, он выгреб все.
План, сформировавшийся в его голове еще до переноса, был прост. Первое: найти место жительства. Второе: познакомиться с Кривовой. Третье: убить, по возможности замаскировав убийство несчастным случаем. Почему так? Потому что в ЦКС таким образом пытались перестраховаться от вызова нового прорыва. Вдруг насильственная смерть одного из тех, посредством кого пострадали «Ромашки», станет руководством к действию для сил, его сформировавших?
Хотя ни черта, ни черта неизвестно! Ни про силы, ни про людей, ни про сами прорывы. Все они во главе с шефом ЦКС бьются лбом… Камил по привычке посмотрел на запястье. Постоянный контроль уже въелся в подкорку. Какой фон? Какой фон?
Здесь — хоть красный.
Он оделся. Гардероб Изварина был беден — трое штанов, пять рубашек, спортивное трико, два свитера, майки, трусы и пиджак. Все уже ношеное, стиранное, большей частью мятое, поскольку не знало после стирки утюга. В бельевом шкафу пристойно выглядел только пиджак, повешенный на деревянную вешалку. Остальное, мешаясь, комкалось на полках.
Камил посмотрел на себя в зеркало. Серая рубашка в крапину. Свободные штаны. Пиджак. Без пиджака никуда. У носителя было своеобразное, удлиненное лицо, жидкие темные волосы отползали с белого лба в стороны, открывая раннюю залысину. Щеки впалые. Глаза серые. Губы тонкие. Не красавец. Но и не отталкивающий тип. А улыбка… Камил улыбнулся. Улыбка нормальная, только зубы желтые и не слишком целые, изъеденные кариесом в глубине рта.
— Хорошо бы втереться в доверие, — пробормотал Камил.
Он потер подбородок, ощущая под ладонью легкую небритость. Встряхнуть бы эту Татьяну Михайловну, припереть к стене: «Что делаете? Кто главный?». Ведь как слепые котята, подумал Камил. Тычемся, тычемся. А частота прорывов растет. И люди все время разные. Не само же по себе…
Он повернул голову на звонок в дверь. Носитель никого не ждал, но, судя по всему, гости для Василия не являлись чем-то экстраординарным. Сосед сверху, Тема, бывало, одалживал у него десятку-другую. Колька Забойщиков с работы иногда заглядывал — то ключ ему нужен был разводной, то жаждал
Камил прошлепал к двери.
— Кто? — выдохнул он в коричневый, схваченный гвоздиками дерматин.
— Я, — сказали с той стороны.
Носитель узнал голос.
— Миша?
— Да, — подтвердил Рябцев. — Собственной персоной. Открывай!
— Я занят, — сказал Камил.
— У меня с собой, — сказал Рябцев. — И я не один, Васек. Я с дамой. Неужели ты откажешь женщине? Элечка, подай голос.
— Василий, мы нуждаемся в приюте, — прозвучало за дверью.
Не открывать стало глупо и подозрительно. Камил открыл.
— О-па! Вот и мы!
Рябцев втолкнул полноватую женщину в квартиру. Женщине было под сорок. Она была в цветастой кофте и темно-синем платье и сразу приветственно наклонилась к хозяину:
— Эльвира.
Фиолетовые тени. Пьяные глаза. Рот в жирной помаде. Веяло от соискательницы приюта отчаянной неустроенностью и пустотой.
Камил содрогнулся внутренне.
— Очень приятно, — сказал он, отступая в сторону.
— Проходи, Элька.
Рябцев, напирая сзади, протиснулся в прихожую вслед за женщиной. Во вздернутой руке его желтела наклейкой бутылка водки.
— О! — сказал Камил.
Внутри пробудился, пророс предвкушением Василий. Но Камил оттиснул его обратно на задворки. Рябцев закинул кепку на полку над вешалкой, рукой с водкой приобнял Эльвиру за сомнительную талию, другой рукой пригладил светлые волосы и подмигнул Камилу над женским плечом.
— А ты чего вырядился?
— Так идти хотел, — сказал Камил.
— Куда? — спросил Рябцев, потихоньку проталкивая неторопливую Эльвиру к проему в кухню.
— Так это…
— Работу что ль искать?
— Ну, да, — кивнул Камил.
Ответ был прост. Ответ был логичен. У Рябцева загорелся глаз. Он отпустил женщину и шагнул к Камилу, который никак не мог сообразить, как отделаться от настырных гостей.
— А слушай, — сказал Рябцев, тыкая в плечо приятеля пальцем, — это мысль! Я — на мели, ты — на мели. Это же никуда не годится! Иди! Мы тут с Элькой без тебя чуть-чуть покувыркаемся…
Женщина громогласно фыркнула из кухни.
— Элечка! — выгнул шею Рябцев. — Только по обоюдному согласию! Непременно! Я же не идиот.
— Водка где? — выглянула Эльвира.
Она расстегнула кофту, открыв вырез платья.
— Будет. Сейчас, — прижал ладонь к груди Рябцев, успокаивая спутницу, и вновь оборотился к Камилу. — У тебя как с закусью?
— Ряженка, — ответил Камил. И добавил в скривившуюся физиономию: — И килька. В банке. В томате.
Рябцев воодушевился.
— Килька — это хорошо! Килька — это супер! Ряженку с водкой, извини, хлебать противно. А кильку мы за милую душу. Ты же не против, Василий? Эльвира иначе не согласится, — понизил голос он.