Ветер странствий

Ружникова Ольга

— Поэтому у вас есть два пути: смотреть, как будущей весной принесут в жертву ваших детей, либо швырнуть в рожу языческому демону его непрошенный дар. Это зелье лишит вас возможности зачать — даже вопреки воле богине. Но матерями вы не станете уже никогда.

Что хуже — дать детям умереть на алтаре или никогда не родиться? Какая мать вынесет такую смерть ребенка (на ее глазах!) и не повредится в рассудке?

А что ждет в будущем девушек, потерявших то, что ханжи зовут «девичьей добродетелью»?

И вдобавок — бесплодных? Остается лишь надеяться, что Сантэя — хоть в этом лучше Ритэйны.

Звенит тишина, стучат сердца. У кого-то дрожат руки, кто-то храбрится.

Элгэ не сводила с девиц глаз. Согласится хоть одна — остальные могут пойти за ней косяком. Стадом.

Толпой — не так страшно. Но сначала должен вызваться «баран». Вожак.

— Я выпью это зелье, — совсем тихо произнесла брюнетка. Серьезные темные глаза заглянули илладийке в самую душу. И прочли там не одно милосердие. — И жаль, что у вас нет яда.

Яд найдут и без Элгэ. Умереть в бою, спасая свою честь — это одно, а вот просто отравиться… Впрочем, сама илладийка отравилась бы не колеблясь — ожидай ее перспектива стать игрушкой солдатни или лечь под первейшую мразь Квирины — Поппея Августа. Но «по ту сторону» обряда — такие же мальчишки. Не садисты и не извращенцы. Так какой, к змеям, яд?!

Элгэ недрогнувшей рукой протянула чашу брюнетке, та такой же — приняла. И осушила — до дна. Горечь — под стать всей ее дальнейшей жизни. Теперь уже всё. Никакое противоядие не спасет. Снесенную голову на место не приставить. Даже спустя всего миг после казни.

Отныне — почти наверняка только монастырь. И вряд ли михаилитский.

Герцогиня Илладэн перевела безжалостный взгляд на следующую жертву — в таковые она определила рыжую красотку. Эта расплетет косу и уйдет в жрицы любви. Очень роскошные и дорогие.

Рыжая не опустила глаз:

— Я не стану это пить. Даже если умрет первый ребенок, я смогу родить других.

И то верно. Жизнь — долгая. Брюнетка просила яд, рыжая собирается жить. И когда-нибудь стать счастливой матерью.

Эта забыть сумеет.

— Ты не права, — тихо, но так, чтобы слышали все, произнесла Аза. — Нельзя отдавать детей этой дряни. Алтарь Ичедари губит души.

Еще одна несправедливость древних богов. Или каких-то еще сил — выше человеческих. Столь же ограниченных.

— Танцующая — не добро и не зло, — рыжеволосая гибким движением легко вспорхнула с места. К Азе.

— Я знаю о ней достаточно, чтобы считать злом, — не дрогнула банджарон. — Довольно того, что ей приносят человеческие жертвы.

Вот тебе, Элгэ, и новые сведения. Просила?

— В древности их приносили всем богам. Только Творец не просит крови.

Ему дают и так — Священными походами. Но кто сказал, что он ее хочет?

— В моем народе еще живо предание о трех братьях-богах, веками справедливо правивших подлунным миром. О братьях — и об их гибели.

—

Я слышала, банджарон ведут род от одного из них. И ты, конечно, не пристрастна в суждениях…

— Я — пристрастна, — усмехнулась Аза. — Но от этого черное не станет белым, а убийца — невиновным. Вторая часть предания — о прекрасной, но гордой и честолюбивой деве, что вознамерилась стать богиней. За это другие боги прокляли ее бессмертием. Танец и смех красавицы покорили младшего из братьев и погубили всех троих. И за свой грех злодейка обречена до скончания веков танцевать и смеяться. Ни в чём другом она не вольна.

Вечные танец и смех. Не самое худшее посмертие. Если сердце не сжигает горечь.

— Я уважаю твой народ и его предания, ведунья банджарон. Но знаю и другую легенду о трех братьях — чернокнижниках, под чьим игом стонал подлунный мир. И об отважной героине, что избавила от злодеев этот мир и всех живущих. За подвиг другие боги наградили ее бессмертием и сделали лучшей танцовщицей подлунного мира. И, являясь смертным, она всегда смеется — ибо видит: мир жив. И гораздо счастливее, чем был под властью трех братьев-демонов.

Ничего удивительного.

Кто бы ни была эта Ичедари — героиня или злодейка — общего в двух версиях много. Трое убитых братьев — просто властителей или богов. Уничтожившая их женщина-танцовщица. И то, что отныне ее видели лишь пляшущей и смеющейся. А еще она обрела-таки бессмертие — после смерти своих жертв. Или и так была бессмертной.

Или братья были простыми племенными вождями, а девушка — подсылом враждебного клана. Или мятежницей из того же.

А с какого боку здесь змеиный культ Ичедари — один Темный знает. Это как раз в его компетенции!

И… нашли эти две время спорить. Какая уже, собственно, разница, кто был прав тысячелетия назад?

— И потому на алтарях доброй змеебогини до сих пор приносят в жертву детей, зачатых там же? — недобро усмехнулась Аза. — Это, наверное, от ее особого милосердия?

— Ичедари не отвечает за своих жрецов. Никто не может знать, нравится ли ей кровь на алтарях.

— Дамы, предлагаю на время прекратить ваш теологический спор, — как можно не раздраженнее попросила Элгэ. — К сожалению, времени на него нет. Совсем. Если все остальные готовы пожертвовать детей этой то ли доброй, то ли злой любительнице танцев…

Неприязненно покосились сразу обе спорщицы.

— … переходим к следующему вопросу…

Зелье сгодится и холодным. Даже подернутым льдом. Но вот Поппей — не столь терпелив.

— Я не хочу отдавать ей ребенка! — всхлипнула одна из «принцесс» — хрупкая (но не тощая!) блондинка. — Может, нам просто повезет?

Эта дура правда в такое верит? Воистину, как тот заяц, что равно боялся и волков, и голода. И ждал, что ему травку прямо в норку принесут. И всю жизнь носить будут.

— Я же ни в чём не виновата!