Вид с больничной койки
Шрифт:
Как человек чувствительный, тут же у стойки мысленно решил: по завершении процесса прийти к лучезарной приемщице с букетом цветов.
На следующий день в очереди был я третий. Здесь тоже сидела Мария. Порывшись в чреве компьютера, чернобровая смуглянка выдала на руки информацию: дело заведено! Назвала пятнадцатизначный номер, а также фамилию судьи: Федоринина. Сверх того барышня дала совет: башмаки зря не бить. Позвонить из дома в офис и скорректировать дальнейшие действия.
Я был ошеломлен. Какая четкость вкупе со служебной исполнительностью. Не сходя с места, определил: сюда, конечно, тоже букет!
В сознании русского человека судебное действо представляется в
Сызмальства испытывал я неприязнь и оторопь перед всей правоохранительной системой. Особенно пугало слово «следователь». В разной связи родители обычно произносили его шепотом, чуть ли не с оглядкой. Изредка в этой связи звучали странные фамилии: Портной, Скок, Гусман. В том же ряду оказался некто по фамилии Сруль. Однажды я увидел его идущим по улице, вооруженным 25-зарядным маузером, зачехленным в нелепую деревянную кобуру, которая болталась на боку и ритмично била владельца по левей ляжке.
Позже в ряду пугающих детское воображение слов появились «обыск», «допрос», «арест» и жуткое «тюрьма». Последнее ассоциируется с точной датой: 17 января 1935 года. Число это проставлено на почтовой карточке, отправленной в город Купянск, где мы зимовали с мамой. Отец послал весточку из «предварилки» — так в ту пору назывался следственный изолятор, где молодой ветврач сидел в ожидании, пока Сруль с Гусманом распутывали криминальный клубок… Речь шла об умышленном вредительстве. Резервное конепоголовье, предназначенное для пополнения кавалерийских эскадронов, оказалось зараженным сапом.
Дело пахло трибуналом. Адвокаты наотрез отказались участвовать в разбирательстве, что предвещало самые тяжкие последствия. Сразу ж и у мамы возникли неприятности на службе… И вдруг наш доктор Айболит поздним вечером постучал в окно.
В нашем семейном архиве семьдесят лет уже хранятся две казенные почтовые карточки с персональным напутствием узника своему четырехлетнему чаду. Написано же было, что называется, на вырост адресата. Скажу: наш Федор Ефимович по душевному складу был философ, частично лирик, хотя и не писавший стихов. Фиолетовыми чернилами, пером формата № 86 каллиграфично выведено:
«На память Колечке! Прежде, чем войти в сложный механизм самостоятельной жизни, надо, друг мой, изучить природу, общество, науку, литературу… Особенно последнее! Словесность надо любить, по силе возможности двигать… Она, и только она спасет человечество.
Твой папа.
7/34 год».
Батя смолоду увлекался сочинениями Гегеля. Любимой книгой была «Феноменология духа». Из нее хуторской юнак черпал понятия, образы, манеру письма и даже речи. В частности, это сказалось и на стиле послания четырехлетнему чаду. Сгодилось же не только мне! Те фиолетовые строки читает и перечитывает уже третье поколение. Причем всяк толкует и расшифровывает то «камерное послание» по-своему.
Пользуясь случаем, всем-всем докладываю: суд над местечковым коновалом не состоялся. Выдвинутые обвинения не соответствовали действительности. На языке юристов это называется так: дело рассыпалось! В тот же вечер наша троица праздновала освобождение. Как сейчас помню, стол украшала узкогорлая бутылка белорусского вина «Спотыкач». В мой стакан с лимонадом тоже попало
Горечь от того, что наш отец полгода валялся на нарах, долго потом отравляла жизнь домочадцам. В моем сознании укоренилась неприязнь к правоохранительной системе в целом. Более того, мешала выполнять профессиональные обязанности журналиста. Кто-то из друзей в шутку назвал это «бзиком». С маниакальным упрямством избегал я контактов с людьми в милицейской форме и с теми, кто обряжается в черные атласные мантии.
Да, были у меня и собственные предчувствия, и чужой опыт, и наставления доброжелателей… И все же на старости лет, как последний лох, встрял в борьбу с Голиафом.
В школе по математике имел я твердую «четверку». Как орехи щелкал тригонометрические функции с двумя и даже тремя неизвестными. И вот решил тряхнуть стариной: задался целью высчитать объем средств, которые оказались в руках хозяев автогиганта в процессе ваучерного бума.
Моя доля в том реестре значится под № 07 202 4444. Причем я был не последним в банке данных. В выданном на руки свидетельстве обозначено: уставной капитал ОАО разделен на 21 416 643 серий. Стоимость каждой акции 1000 рублей. В итоге складывалась астрономическая сумма: более двух триллионов так называемых уже деноминированных рублей. Такой налички не имели в своей казне ни легендарный Крез, ни сказочный Гарун аль Рашид. Правда, побогаче был наш Газпром. Кстати сказать, по народной бухгалтерии, личное состояние гендиректора АВТОВАЗа г-на Каданникова оценивалось в девятизначном номинале. Хотя он так и не попал в золотую сотню богачей отечества, счет коим ведет журнал «Форбс». Нет в том реестре и его подручного, мага и иллюзиониста Березовского, основавшего в одну ночь, что называется, на голом месте банковский чертог под именем ЛОГОВАЗ. Могу предположить, в том омуте осел и мой ваучер с присными дивидендами за прошедшие уже четырнадцать лет.
Никому неохота возвращать долги, тем более старые. Я, конечно, предвидел: хозяева автогиганта сочтут мои претензии оголтелыми, наглыми. Но ведь хлопотал я о капитале не только личном — в широком понимании наследственном. Повторюсь, но скажу: ведь к моему ваучеру за № 07 202 4444 имел прямое отношение достославный прапрадед Козьма, бурлачивший на великой русской реке еще в позапрошлом веке.
Через пятнадцать дней с Новой Басманной пришла депеша. Оказалось, мое заявление в суд, говоря казенным слогом, оставили «без движения». Да, тормознули на старте. Причина? В иске якобы не проставлена дата рождения, не указано место работы, не приложен детальный разбор взыскиваемой суммы, не представлены доказательства об уплате госпошлины…
Подумал: это только начало. Что ж дальше будет? Оттого-то народ и пасует перед жуликами: судиться с ними — еще дороже обойдется. А то бывает наш брат попадает из огня да в полымя.
Но взыграло ретивое: решил идти де конца, чего бы то ни стоило. К тому же во время бессонницы с чего-то вдруг явился мне лик Якова Мироновича…
То был кристальной честности криминалист еще советской закалки.
Знакомец мой работал в МУРе. Имел большие неформальные заслуги перед Родиной. Образно говоря, вывел на чистую воду чуть ли не целый взвод государственных преступников из учрежденческой среды. Были среди оных и знаменитости первого разряда. Благодаря личному участию Р. в Минфин (по официальному счету) было возвращено более 350 миллионов рублей. Сам сыщик ютился в однокомнатной лачуге, в Кривоколенном переулке, что по соседству с Мясницкой. Жил, по его словам, за спиной Феликса Эдмундовича Дзержинского — разумеется, памятника.