Видессос осажден

Тертлдав Гарри

"Это красиво", - сказал Зойл, так же быстро и резко выражая одобрение, как и во всем остальном. "Это видессианская форма васпураканского имени, не так ли?"

"Это верно". Старший Маниакес говорил за своего сына, который плохо владел языком своих предков. "Оригинал - Забель".

"Простите меня, ваше высочество, но мне больше нравится видессианская маскировка", - сказала Зойл - нет, она была не из тех, кто скрывает свое мнение о чем-либо.

Маниакес

понес Савеллию по коридору в Красную комнату. Ребенок шевелился на удивление сильно и бесцельно, как это бывает у новорожденных. Если бы он наступал слишком сильно, это испугало бы его дочь, и она попыталась бы широко раскинуть руки и ноги, хотя одеяло, в которое она была завернута, не позволяло ей сделать это. Расстроенная, она начала плакать - высокий, тонкий, пронзительный вопль, призванный заставить новых родителей сделать все возможное, чтобы остановить это.

Она все еще плакала, когда Маниакес вошел с ней в Красную комнату. "Вот, отдай ее мне", - возмущенно сказала Лисия, протягивая руки, но не вставая с кровати, на которой она лежала. Она выглядела такой измученной, как будто только что участвовала в великой битве, что на самом деле и произошло. Ее слова звучали не совсем рационально, и, вероятно, таковой не были. Маниакес видел это раньше и знал, что это продлится всего пару дней.

Он передал ей Савелию. Она положила ребенка к себе на грудь, придерживая головку рукой. Савеллия еще мало знала о том, как устроен мир, но она знала, для чего нужна грудь. Она жадно сосала.

Служанка вытерла лицо Лисии влажной тканью. Лисия закрыла глаза и вздохнула, наслаждаясь этим. Другие служанки убрали родильную палату. Они начали это еще до того, как туда добрался Маниакес. Несмотря на это, в этом месте все еще витал запах, который, как и изможденные черты Лисии, напомнил ему о последствиях битвы. Здесь пахло потом и навозом, со слабым железным привкусом крови, вкус которой он ощущал так же сильно, как и ее запах.

Находясь здесь, вдыхая эти запахи - особенно запах крови - он также вспомнил Нифону и то, как она умерла здесь. Чтобы развеять свои страхи, он спросил: "Как ты себя чувствуешь?"

"Устала", - сразу ответила Лисия. "Болит. Когда я иду, я собираюсь ходить кривоногим, как будто я тридцать лет скакал на лошади, как хаморский кочевник. И я голоден. Я тоже могла бы съесть лошадь, если бы кто-нибудь поймал мне одну и подал ее с луком и хлебом. И немного вина. Зойл не разрешал мне пить вино, пока я рожала."

"Тебя бы вырвало, - сказала акушерка с порога, - и тебе бы понравилось отдавать это обратно гораздо меньше, чем запивать".

Затем она отступила в сторону, потому что Камеас скользнул в Красную комнату, неся поднос, восхитительные ароматы которого помогли заглушить те, что раньше таились в родильной палате.
– Тунец в луке-порее, ваше величество, - обратился он к Лисии, - и артишоки, маринованные в оливковом

масле и чесноке. И, конечно, вино. Поздравляю. Савеллия - я правильно расслышал имя?"

"Да, это верно", - сказала Лисия. Евнух поставил поднос рядом с ней на широкую кровать. Она улыбнулась ему. "Хорошо. Теперь мне, в конце концов, не придется есть лошадь ". Он выглядел смущенным. Маниакес спрятал улыбку. Лисия продолжала: "О, и ты пошел и нарезал все для меня на маленькие кусочки размером с укус. Большое тебе спасибо ". Ее голос звучал на грани слез от благодарности. Может быть, так оно и было. В течение следующего короткого времени ее эмоции будут бушевать неистово.

"Я рад, что ваше величество довольны", - сказал Камеас. Автократор задавался вопросом, что он чувствует, находясь в присутствии новой жизни, когда он никогда не сможет зародить ее сам.

"Сюда". Маниакес осторожно сел на кровать, чтобы не потревожить Лисию. "Позволь мне сделать это". Он взял ложку и начал кормить свою жену.

"Ну что ж!" - сказала она после того, как он дал ей несколько кусочков. "Предполагается, что это ты, а не я, имеешь прекрасных рабынь, которые кладут виноград тебе в рот всякий раз, когда ты соизволишь его открыть".

"Боюсь, красота мне не по зубам, - сказал Маниакес, - и сейчас слишком поздно для свежего винограда, но если Камеас принесет мне немного изюма, я посмотрю, что могу для вас сделать".

Камеас начал покидать Красную комнату, без сомнения, в поисках изюма. "Подожди!" Лисия окликнула его. "Неважно. Я ничего не хочу". Она рассмеялась, отчего вздрогнула. "Все!" - сказала она. "У меня все еще очень болит там, внизу". Ее взгляд переместился на Савеллию, которая заснула. "И как ты думаешь, почему это так?"

Гориос, Симватий и старший Маниакес появились в коридоре за открытой дверью в Красную комнату. Маниакес махнул им, приглашая войти. "Ха!" - воскликнул Гориос, увидев, как его двоюродный брат кормит Лизию. "У нас наконец-то закончились слуги, не так ли?"

"Ты помолчи", - сказала ему Лисия. "Он очень мил, а это больше, чем ты можешь сказать большую часть времени". Маниакес знал, что в свое время Региос устроит ему из-за этого неприятности, но сейчас он ничего не мог с этим поделать.

"С тобой все в порядке?" - Спросил Симватий свою дочь.

"Прямо сейчас? Нет", - ответила Лисия. "Прямо сейчас я чувствую себя растоптанной во всех своих нежных местах, и каждый раз, когда у меня появляется ребенок, я, кажется, открываю для себя пару нежных мест, о существовании которых раньше и не подозревала. Но если все пойдет так, как должно, со мной все будет в порядке через несколько недель. Я не чувствую никакой разницы с тем, как я себя чувствовал в первые два раза, когда проходил через это ".