Вихрь Бездны
Шрифт:
За что Эйду прощать? Да еще и какому-то озеру… Перед ним-то она в чём успела провиниться?!
Сквозь красноватый туман медленно проступает серая трещина. А когда треснула по швам жизнь Эйды — той проклятой весной или раньше?
Ветвится прореха в камне — как река с кучей протоков. Или змея со змеятами…
— Мама!..
Какая трещина? Ты — на алтаре! А кричит твой собственный ребенок!
Веревки вгрызлись в запястья, лодыжки… Зато слабеет онемение в руках — теперь их нещадно закололо.
Железо!
Яростный багровый свет дико пляшет в глазах. Отдается нескончаемой болью в несчастной голове. Пляшет вместе с… комнатой. Кривляются факелы по краям. Фигуры в черных балахонах скачут вокруг каменного ложа… и распластанных на алтаре тел. Два — справа, одно — слева.
Боль не дает шевельнуть головой, а терять сознание — нельзя. Не успеешь очнуться.
— Мама!..
Во имя Творца и всех агнцев Его, во имя Темного со змеями, где Мирабелла?! Справа? Слева? Почему не понять?! Голос же слышен…
Чем Эйду тогда ударили? Цела ли вообще голова? Некогда об этом думать — пытайся ее приподнять. Давай! Представь, что ты — Ирия!..
Первым из пленников девушка узнала Диего. Первое тело справа. Буквально рукой дотянуться можно. Если руки свободны…
Мальчишка — связан, с наглухо перетянутым ртом. Но в сознании! Ему повязку сорвать не удалось. И жреца в черной хламиде, воздевшего над Диего нож, илладиец не видит. Но явно чувствует — ибо рвется из пут с бешенством дикого леопарда.
За Диего неподвижно простерт кто-то еще — головой к его ногам. Видно лишь светлые волосы и черную одежду. Да еще руки — тоже связанные над головой.
Девушка едва не зажмурилась — решила, что убийца ударит прямо сейчас. Но тот и не пошевелился. Пока.
Кого же привязали к Эйде?! И почему не видно чужих ног возле ее лица? Голову настолько не наклонить… они, наверное, сломали Эйде шею!
Лесной пожар обратился потусторонним пеклом, подземелье вновь завертелось морским смерчем… Но девушка уже увидела всё.
Да, ноги заметить трудно — потому что они коротки. Напротив глупой лиаранки привязан ребенок.
Что-то не так… Борясь с красными мошками в глазах, девушка поняла, что именно. Они завязали рот и глаза и Мирабелле. Это — бесчеловечно, дико, невозможно, это…
И как же тогда девочка звала на помощь?!
Ближайший черный жрец, нарушив оцепенение, резко обернулся к Эйде.
— Всё готово, — бесстрастно раздалось откуда-то сзади.
Туда уже не заглянуть при всём желании. Только еще отчаяннее захотелось оказаться как можно дальше — в охапку с дочерью! Да и прочих жертв прихватить.
Забиться бы сейчас под одеяло и молиться, молиться! Умолять о помощи и спасении кого-нибудь
Отголоски детских страхов ожили. Говорят, дети чувствуют такое лучше взрослых. Дети и животные. Только им никто не верит. Эйде никогда не верили…
Жрец обернулся к ней — и она едва удержалась, чтобы не зажмуриться при виде кривого ножа. Конец!
Серп взлетел над головой… И остановился. Пустые рыбьи глаза уставились на Эйду. И ясно, почему…
Сейчас он вернет ей на глаза повязку.
Нет. Не обращая внимания, что жертва зряча, чернорясник затянул тягучее пение на неизвестном языке. И хор голосов подхватил мерзкий речитатив.
Что леденит кровь сильнее — древние, давно мертвые слова или нависший над шеей полумесяц? Кривая черная тень заслонила полпотолка… Перережут горло или вырвут сердце?!
Чтобы не видеть, Эйда вновь повернула пылающую голову набок. Другой черный истукан держит нож над Диего. Еще несколько полукругом бредут к алтарю. С факелами. И поют.
Если Творец смилостивится и умрут лишь двое из четверых — пусть среди выживших будет Мирабелла!
Глава 5
Глава пятая.
Эвитан, окрестности Лютены.
1
Ровно пятьдесят семь шагов — Элгэ считала против собственной воли. Под треск багровых факелов и отчаянные попытки почувствовать то, что впереди…
На пятьдесят восьмом девушка заметила слабый отблеск и резко загасила факел.
Октавиан отстал от сообщницы лишь на миг. В последней искре погибающего огня мелькнуло бледное лицо, закушенные губы. Предаст или нет?
— Они здесь, — беззвучно шепнула илладийка.
И диверсанты вновь заскользили вперед. Точнее — зашуршали, затопали стадом южных элефантов. Затрещали весенними медведями по бурелому.
Элгэ расшумелась так, что не услышит лишь безнадежно глухой столетний дед. А Октавиан ломится еще громче!
Тридцать пять торопливых шагов — и ни звука впереди.
А потом донеслось едва слышное пение. Юный Мальзери в темноте сжал запястье подруги — правое, со шпагой. Целый миг (в него уложились три дружных шага в почти кромешном мраке) юноша был под угрозой удара кинжалом. Прежде чем отпустил руку Элгэ. И девушка поняла, что ему просто не по себе.
Заунывный вой на незнакомом языке (точно ли незнакомом?) холодит кровь в жилах и ей. Что-то здесь определенно не так с этим языком. А еще — с этими подземельями и мертвым городом!
Но Октавиан — просто испугался или понимает перевод? Уже не спросить. Время утекло сквозь пальцы…