Вихрь Бездны
Шрифт:
Если выживет!
— Диего, когда я сейчас постучу в дверь — не будете ли вы так любезны помочь мне выйти отсюда? Боюсь — понадобится драться.
Понадобится! Эйда — не героическая Элгэ и даже не Ирия, но больше некому.
— Помогу, но стучать не нужно, — Диего оставил в покое непослушный камень. — Помогите мне его вытащить.
Девушка послушно шагнула к мальчишке, попробовала помочь. Увы — каменюка сидит в стене надежно…
— Я читал об этом, — еле слышно шепнул юный герцог. — Но если б вы не сказали про дочь — нипочем бы не догадался.
В
Что он хочет сказать?! Что Мирабеллу уже…
Земля поплыла из-под ног — Эйда едва удержала сознание…
— В одной легенде я прочел о ритуале передачи Силы. Нужно убить родича, чтобы получить его Силу…
Девушка вновь чуть не рухнула — теперь уже от облегчения. Убьют не Мирабеллу! Зачем им передавать чью-то Силу Эйде?
— Силу? — Уже нечему удивляться. Разве что… — Но у меня никакой Силы нет…
— Ты не дослушала: «или инициировать свою». Еще свою можно отдать — тоже ритуал есть специальный. Только в той легенде подробности не расписаны — и правильно. Еще начнут пробовать всякие кретины. Вроде моего дяди.
— Подожди, ведь твой дядя…
— Ага, граф Валериан Мальзери. Только он — придурок. А легенды если и читал, то кусками. Там инициация после сорока вообще невозможна, а дяде — под пятьдесят.
— А он об этом знает? — похолодела девушка. — Что невозможна?
— Так это там в самом начале текста… Так что не бойся — ничего с твоей дочерью в твое отсутствие не сделают. Ее если и убьют, то только при тебе…
— Ее?! — могильный холод обдал от волос до сандалий. — Не меня?
— Тебя-то зачем? — опять перескочил на «ты» Диего. — Силы у тебя, сама говоришь, нет. И ты — не девственница.
А как у мальчишек насчет покраснеть? Похоже, никак. А вот саму Эйду точно бросило в жар.
— Но зачем им… инициировать меня?
— Да незачем. Ты же не станешь ничего для них делать — если с твоим ребенком что-то случится. Как думаешь, те, кто нас здесь держат, могут быть дураками? — серьезно-серьезно спросил Диего.
«Когда мы выберемся отсюда…» Он не хуже ее понимает, что двоим безоружным — «воспитанной барышне» и подростку — не одолеть вооруженных жрецов. Выберутся они отсюда только на алтарь.
— Нет, — прошептала Эйда. — Они — сволочи, а не дураки.
— Тогда, — юный илладиец крепко сжал ее руку, — мы просто не знаем чего-то, что известно им. Чего-то важного.
Да. Это — единственное объяснение. И это «что-то» вряд ли станет приятным открытием.
— Эйда, — Диего убийственно, слишком по-взрослому серьезен, — нам нельзя сейчас поднимать шум. Всё, чего добьемся, — нас свяжут снова.
— А что изменится потом?
— Мы должны тянуть время. Сколько сможем. Без нас ритуала не будет. Наверное…
Наверное. Будем надеяться…
Захотелось взвыть!
— Я понимаю, Эйда, это — наивно. Но по той легенде приносить подобную жертву можно лишь в определенную ночь месяца и в определенное время. А иначе — ничего не выйдет. Ты мне
— Да, — прошептала девушка.
Больше всё равно ничего не остается.
3
Чудесная вещь — портреты в гостиной. Ральф Тенмар весьма уважал старину. И как хорошо, что при этом решился продырявить одного из ледяных кавалеров прежних эпох, а не солнечную работу неизвестного студента. А этому предку прежние глаза без надобности — всё равно ничего не выражали.
Умница Мари не подвела. Ни с вином, ни с собственным нарядом. Столь свободное платье скроет фигуру и на большем сроке.
Служанка встречалась с Люсьеном Гамэлем. И об этих встречах знал, по крайней мере, один человек — Ральф Тенмар.
Конечно, Соланж Тенье — маленькая глупышка. Констанс — поэт и вертопрах. А тетушка Одетта в обед не вспомнит, что ела на завтрак.
Но Полина казалась Леону хрупким, безобидным цветочком. А подрастающая змейка Кати с самыми острыми в замке глазками и самым ядовитым после мамаши языком была ни днем не старше малышки Софи. И зыбучая трясина обычно кажется безобиднейшей полянкой в лесу. Зеленой такой, солнечной, пышнотравной… Трава вообще хорошо растет на кладбище — хоть подземном, хоть подводном.
— Это восхитительно! — кузина Одетта в подтверждение собственных мыслей оглушающе чихнула в лицо Мари. — Где Лорен?
— Госпожу баронессу зовут Ирэн, тетушка. — Констанс — сама любезность — поднес бывшей королеве балов и мужских сердец и нынешней дряхлой развалине бокал белого вина.
— Лорен — несносная девчонка!..
Кузен зря старался. На балу в Тенмаре почтенная Одетта Лефрэз была глуха как пробка. И вряд ли с тех пор что-то изменилось. Разве что раздражения прибавилось.
— … В мое время юные девицы не тратили столько времени на платья! Но нынешняя молодежь — стыдно сказать! — незамужние девы носят декольте! Да мало того — красят ресницы! — Госпожа Одетта удостоила не успевшую увернуться Мари нового почтенного чиха.
Ральф Тенмар как-то за бокалом красного марэйского весьма красочно расписал племяннице наряды кузины Одетты сорокалетней давности.
— Любой порядочный отец сгорел бы со стыда, увидев твое декольте, Воланж!
— Я — Соланж… — стушевалась бедняжка.
— А уж про платье Лорен…
Отец кузины Одетты в свое время и сгорал. А потом сгорал муж — если герцог Тенмар не врал и не преувеличивал.
Мари вышла за новыми сладостями для Софи. «Воланж» кажется взволнованной. А кузен Констанс слишком сильно сжимает бокал… или это Ирии уже чудится? А даже если и нет, кто поручится, что причина — не ее опоздание?
Идти, что ли, уже к ним? Всё равно они ничего там не обсудят. Разве что тетя Одетта опустошит весь графин.
Ах ты… Ирия едва не моргнула — Констанс зачем-то отвернулся от остальных и… теперь смотрит прямо ей в глаза. Большими карими колодцами, и в них — ни тени наигранного легкомыслия. Это не раздражение и не нетерпение. Даже не усталость.