Вихрь Бездны
Шрифт:
Кузену страшно. Он действительно боится — неизвестно, за себя или нет. И непонятно — чего.
Старший бастард герцога Тенмара шпионит на Герингэ, а на кого — средний и младший?
Глава 3
Глава третья.
Эвитан, окрестности Лютены — Лютена.
1
Говорят, на луне есть пятна. Элгэ мерещатся уже не только они, но и румянец на круглом бледном лице. И зубы — в оскале усмешки. Вампирские клыки из южных
Луне точно плевать, чей брат сегодня умрет. А Элгэ плевать, кто лжет — сам желтовато-пятнистый скалящийся шар или Октавиан Мальзери!
Будь проклята луна, проклят подлец дядя Валериан, а с ним — все Мальзери до десятого колена! А еще будь проклят Эвитан и давно рассыпавшиеся в прах строители древнего змеиного города! Наводнили весь лес не менее клятыми развалинами.
Время тает, растворяется в Бездне… Невозвратимо.
А входа в подземное капище нет. Нигде.
Только серые плиты — на манер могильных. Может, могильные и есть? И ни единого призрака — заплутавшей девушке дорогу указать!
Утомившись зловеще ухмыляться, луна юркнула отдыхать — под тяжелое облако-одеяло. Лес заволокло непроглядной тьмой.
— Вернись, зараза! — Элгэ в бессильной ярости вскинула взгляд к мрачной туче.
Безмолвие стало ответом. И концом.
В кустах тревожно затоптались встревоженные темнотой кони. Этого еще не хватало! Надо было привязать подальше. И не бросать брата одного в Эвитане…
Поминая всю родню Темного и их запутанные отношения со змеями, Элгэ щелкнула кремнем о кресало. Вспыхнула дотоле валявшаяся под ногами сухая ветвь. Хоть что-то!
Вон очередная скала — серая и мшистая, как прочие. И столь же глухая — со всех сторон.
Лошади успокоились. Судя по тому, что постепенно, — сами.
Уже можно шуметь. Все, кто мог услышать, — услышали.
— У тебя — ничего? — окликнула илладийка… напарника? Предателя?
— Ничего, — в голосе — вина.
За что именно? Бывают же люди, читающие в душах других, как в открытой книге! Элгэ совсем недавно причисляла к таким себя. Со всем пылом на редкость незамутненной наивности!
У нее ни на грош проницательности — раз так и не сумела разгадать, лжет ли шестнадцатилетний мальчишка. Если да — умрет, конечно. Но Диего это уже не поможет…
Проклятие, нет!
И птицы не поют. Потому что здесь периодически топают люди. С грацией и тихой, изящной поступью быков-тяжеловозов.
Кони топтались, птицы не поют, а Элгэ — опять дура! Забыла, почему взялась искать? В этом лесу-городе были люди незадолго до прихода неких юнца и девицы. Потому как пернатые не поют и не пели. Если, конечно, они здесь вообще водятся. Или хоть что-то живое…
Мечтай! Комары, например, точно есть!
Ну никого нет — ни птиц, ни людей, а кровососы нашлись! Элгэ досадливо хлопнула по шее — совершила сразу двойное или тройное убийство. Крови захотели, гады? Получайте!
Крови… Вон теперь впору уже себя по лбу
Крови, говорите? Могильные плиты, говорите? Капище?
Чтобы достать кинжал, нужен миг. Даже полмига. А эта плита — ничем не хуже других. Даже побольше.
— Я — Элгэ Илладийская!
Кровь каплет на скалу.
Слишком медленно. Мох всё еще почти не запятнан. Успевает впитать всё.
Девушка рванула серую поросль — мятый комок полетел в сторону. Ледяной камень коснулся окровавленного запястья. Не поймать бы заражение крови — плита позеленевшая. Или это только чудится?
— Я — Элгэ Илладийская, кровью моей и моего древнего рода требую!
В старых легендах Сила Илладэна передавалась всем рожденным на земле предков. Независимо от пола. Раз уж мы столкнулись с замшелой, как эта плита, сказкой — проверим ее правдивость!
— Верните мне брата!
2
Круговерть полупризрачных образов сгорает в алом пламени. Исчезает, растворяется в ослепительно-белоснежном сиянии. Алая кровь на древнем обсидиане алтаря, последние крики обреченных жертв, стремительная чешуйчатая смерть…
Алое неразличимо на черном — тем более при столь тусклом свете бледных свечей. Но он видел. В бело-огненной вспышке.
Сколько же оттенков у алого? И в каждом затихающем крике — призрачным пламенем вспыхивает тень любимого лица. На целый миг.
Мама!
Энрике!
Мариита!
Имена запекаются кровью памяти. Рвут сердце незаживающей раной. А его имя не произнесет никто — по капризу палача он станет последним. Так решил Верховный Жрец. Оставил самую сильную жертву для заключительного ритуала.
Чешуйчатая смерть колеблется у дальнего зева. Качается кошмарно-черный столб — толщиной в человека.
Роковая тень на стене. Качается, качается, качается…
— Алессандро! — В еще вчера озорных и счастливо смеющихся карих глазах Элениты — дикая мольба и ужас. Сестренка теперь вновь может кричать — и кричит!
Это ее брат — не может. Зубы бессильно кромсают кляп, а отчаянное «Возьми меня вместо нее!» рвется неразличимым хрипом. Никакого «вместо» не будет. Только «после».
Веревки вгрызаются в запястья, в ступни, рвут кожу. Струйки теплой, липкой крови бегут по рукам и ногам. Веревки безжалостны — как кривой нож, обсидиановый алтарь и Верховный Жрец. Они не порвутся только потому, что обреченный мальчишка хочет спасти ни в чём не повинную сестренку!