Виктор Вавич (Книга 1)
Шрифт:
– Вы что же? Посмотреть?
– сдавленно сказал Башкин и попробовал улыбнуться. Перо слегка подрагивало в его руке.
– А вот по распоряжению Охранного отделения обыск, - сказал хмурым, усталым голосом квартальный. Достал платок и обтер мокрые усы.
– Садитесь!
– И он указал на край кровати.
– Стань здесь!
– Околоточный ткнул городовому пальцем. Городовой тяжело шагнул и стал рядом с кроватью.
Старуха, придерживая на груди кофту, совала издали нос.
– Ничего, ничего, - сказал околоточный, - пусть
– Околоточный тяжело упал на стул и сдвинул шапку на затылок. Он, пыхтя, потянул ящик стола.
– Тут есть не мое...
– сказал Башкин и дернулся с кровати. Городовой протянул толстый, как бревно, черный рукав шинели.
– На месте сидите.
– Это все разберут... там, - скучно и важно мямлил околоточный, перелистывая "Мысли" Башкина.
– Тэ-экс...
– и отложил в сторону.
– Оружия нет?
– спросил квартальный, не поворачиваясь.
– Какое, какое?
– спросил Башкин.
– Ножик у меня есть, - и Башкин торопливо вынул из кармана перочинный ножик и на дрожащей ладони протянул околоточному.
– ...револьвер или... бомбы, - говорил околоточный, разглядывая открытки красавиц.
– Женским полом интересуетесь? Городовой хихикнул.
– Где у вас переписка?
– вдруг повернулся околоточный к Башкину, повернулся резко, зло.
– Письма, письма где? И сейчас же обратился к городовому в дверях:
– Вынь, что в комоде. Какие бумаги - сюда, - и хлопнул по столу. Лампу, скажи, пусть даст.
Башкин слышал, как старуха зашлепала к себе в комнату. Она вернулась с лампой, совала ее городовому, услужливо, хлопотливо.
– Колпак можете снять, так светлей, - и глянула зло на Башкина.
– А вот он кто, - громко шептала старуха, - вот он сказался-то когда...
Башкин заерзал на кровати.
– В чем вы меня подозреваете? Почему вы ищете?
– вдруг заговорил он громко, лающим голосом.
– Я не крал. Пожалуйста, я вам все покажу. Господин надзиратель! Давайте я вам покажу - это гораздо ведь проще.
– Сидите на месте, - едва слышно буркнул квартальный.
В это время резким рывком открылась входная дверь, мелодично зазвенели шпоры. Жандармский ротмистр ткнул зазевавшегося дворника. Околоточный вскочил навстречу и поправил фуражку.
– Ну что?
– спросил ротмистр.
– Изымаю, - быстро сказал надзиратель и отшагнул от стола. Ротмистр, слегка согнувшись, огляделся. Повилял фалдами шинели.
– Это вы - Башкин? Башкин встал.
– Да, да, я Башкин, только я не понимаю, ничего не понимаю, - Башкин сделал веселое лицо, - зачем-то перемяли мне белье, только из стирки... сегодня... то есть третьего дня...
– Ага, - сказал, не слушая, ротмистр.
– Вы, господин Башкин, одевайтесь, мы вас задержим. А тут не беспокойтесь, - все это у вас будет цело.
– Свезешь!
– Слушаю, - сказал городовой.
Он держал пальто и помогал Башкину попадать в рукава.
– Ей-богу,
Ротмистр перебрасывал книги.
Голые люди
АННА Григорьевна вернулась к столу красная, ушла лицом в себя, села и чужими рассеянными глазами мигала на Саньку, на Наденьку.
Все помолчали минуту.
– Все-таки нахал, как ты хочешь, - сказал Санька, ни к кому не обращаясь. Так, через стол. И отхлебнул чаю. Никто не ответил. Вдруг Анна Григорьевна проснулась.
– Нет, нет, - заговорила она и еще пуще покраснела, - он, наверно, перенес что-нибудь, что-нибудь ужасное... или судьбу чувствует.
– Роковой... подумаешь, - сказал Санька с полным ртом.
– Не форси, не люблю, - сказала Анна Григорьевна. Наденька молча перелистывала Ницше, прищурив глаза.
– Простите, что это у вас?
– спросил Подгорный. Он глядел, как Наденька переворачивала странички.
– Ницше, немецкий...
– и сейчас же уставилась прищуренными глазами на Алешку.
– Скажите... мне вот интересно, - сказала Наденька, - если б вам задали вопрос, дети, скажем... Как авторитету... спросили бы: есть Бог? Нет, или лучше так: верите ли вы в Бога или нет?..
Санька глядел на Подгорного с улыбкой, с надеждой, готов был радоваться. Он не знал, что скажет Алешка - да или нет, но уж наперед верил, что здорово.
Наденька, вся сощурясь, глядела пристально на Алешку. Анна Григорьевна осторожно поставила стакан, чтоб не брякнуть.
– Должно быть, верю, - сказал Алешка, улыбнулся и сейчас же нахмурился, - потому что злюсь на него и ругаю каждый день раз по сту.
– Ну, а если б спросили: есть он?
– Спрашивали меня: членораздельно ответить не могу.
– Гм, так, - сказала Наденька.
– Тогда лучше не отвечайте.
– И опять принялась за странички.
– Конечно, в Бога с бородой, верхом на облаке...
– начал Алешка. Он слегка покраснел.
– Это я знаю, - сказала небрежно Наденька, - вы уж ответили.
– Это она констатирует и формулирует, - сказал Санька. Он тоже прищурил глаза и показал, как Наденька держит головку.
– Отрежь мне хлеба, - сказала Наденька.
– Тебе побуржуазней или пролетарский кусок?
– Санька взял нож и насмешливо глядел на Наденьку.
– Пошло!
– Скажите, какой соций у нас завелся. Святыни задели.
– Отрежь хлеба, я прошу же, - сказала Наденька строго.
– Это что, уж диктатура приспела? Да?
– Дурак.
– Мы-то все дураки. А я тебе говорю, что посели вас всех на Робинзонов остров, первое, что построите, - участок. Да, да, и еще красный флаг поверх поставите. Режу, режу, не злись.
Санька протянул кусок хлеба.
– Скажите, вы в самом деле социалистка?
– спросил Алешка, спросил серьезно и уважительно. Наденька на секунду взглянула на него. Алешка мягко и сочувственно глядел на Наденьку.