Виктор Вавич (Книга 1)
Шрифт:
И Башкин заснул. По-настоящему, плотным камнем, носом в стену.
– Ну, одевайтесь и пошли. Требуют господин ротмистр.
– Служитель стоял над ним.
– Одевайтесь в свое. А то так ведь стыдно. На что похоже? Вроде утопленник или, прямо сказать... обезьяна.
Он держал чистую рубаху, которую успел смять ногами Башкин.
– Живо одевайтеся, бо ждут. И воротничок цепляйте.
Башкин с тревогой одевался. Да, его одежда, наспех, кое-как починенная. Она потрескивала, когда надергивал ее как попало Башкин. Служитель помогал ему.
– А это куда же идти?
– с одышкой спрашивал Башкин.
–
Башкин пошел теперь за служителем. Лестница была освещена, и в окнах была чернота.
Внизу хлопнули двери, затопала человечья возня, и сдавленный голос крикнул:
– Поговори мне еще!
Башкина подстегнуло, он поддал ходу. Служитель привел его к тому же кабинету, где он первый раз говорил с офицером.
– Пальто здесь повесьте, - сказал жандарм, - доложу сейчас.
Башкин на скорую руку подбирал речь, какую он скажет офицеру. "Прежде всего, во-первых, самое первое, - задыхалась мысль, - я не хочу служить. Я не нуждаюсь в службе, мне не надо службы.
– Башкин загнул уж три пальца. Почему полковник беспокоится, что я буду даром деньги брать? Я не буду денег брать ни даром, никак. Это - в-пятых, - и Башкин судорожно зажал кулак.
– И потом, пусть я сочувствую, но я не способен, просто знаю, что не способен, наверное, подлинно знаю, как свои пять пальцев, - и Башкин растопырил перед лицом свободную руку.
– И поэтому я ничем быть полезным не берусь и считаю нечестным, да! именно бесчестным что-либо обещать. И это все надо сейчас же и сразу и категорически отчитать - и все! Прямо с порога". Башкин боялся забыть аргументы и со страхом, чтоб какой-нибудь не выпал, как перед экзаменом, задыхаясь, твердил в голове, шепча губами:
– Раз... во-вторых... а в общем... И прямо с порога. В коридоре коротко трынкнул электрический звонок.
– А вот пожалуйте, - сказал жандарм и кивнул головой на дверь.
Башкин сделал четыре огромных шага и осторожно открыл дверь: а вдруг не туда?
Комнату он не узнавал, - она вся была в сонной полутьме. Под низким абажуром лампа на письменном столе. Стоял офицер, - освещены были только синие брюки.
– Что же? Входите... гаспа-адин висельник, - крутым голосом сказал офицер.
Башкин запер за собой дверь.
– Я хотел вам объяснить, - начал Башкин, глотнув воздуха. Но офицер резким голосом перебил:
– Что там объяснять? Гадость! Бабья гадость! Еще уксусом травился бы... Маруся какая.
– Я не то...
– начал снова Башкин.
– Что не то?
– крикнул офицер, подступил на шаг.
– То самое! Пошло и гнусно!
– И он ступил, широко расправляя ноги, еще два шага.
Башкин задыхался, стоял у двери и глядел, как наступал на него из полутьмы красный жгучий огонек папиросы на этих двух ногах со шпорами.
– Вы мне предлагаете, - заспешил Башкин, пока не надвинулся вплотную огонек, - вы предлагаете мне...
– Кто вам предлагает? Что вам предлагают?
– Огонек пыхнул и еще двинулся.
– Господин полковник предлагает, - размеренным голосом начал Башкин, собрал голос, - полковник думает...
– Ничего полковник не думает, а думают дураки и философы! Кто это вам предлагает? А если вы тут опять вздор молоть собрались, то, может быть, прекратим разговор?.. Что?
Башкин молчал.
–
– Огонек вспыхнул сильнее и блеснули в свету глаза. Ну-с? Так слушать, и без истерик и фокусов.
– Огонек зашатался в воздухе огненной дугой.
– А то разговоры могут выйти очень короткие.
"Пусть скажет, потом я, потом все скажу: ровно и уверенно, все, все!" - думал Башкин и кивал в темноте головою.
– Так садитесь и извольте слушать, - ротмистр круто повернулся и пошел к столу, ставя каждую ногу плотно на ковер. "А я не сяду!" - думал Башкин. Ротмистр сел в кресло, ткнул в пепельницу окурок.
– Во-первых, у нас есть, - ротмистр не спеша полез в карман и достал перламутровый ножичек, - у нас, я говорю, останутся эти... ваши... упражнения, что ли, - ротмистр взял со стола карандаш и весь перегнулся к лампе и на ярком свете стал чинить карандаш. Он совсем спиной повернулся к Башкину.
– Да-с! Ну и этот, как его, черт!
– Ротмистр внимательно стругал тонкие стружки.
– Этот... протокол... Ничего, потом подпишете... А затем, вот что... шутить мы не любим, - сказал тихо, будто про себя, ротмистр, не отрываясь от работы.
– Да и не до шуток, а вот дело. Месяц мы вам даем оглядеться, даже... ах, черт, сломал, кажется!.. Да, даже можете побалдить с месяц, - говорил неторопливо ротмистр.
– Можете побаловаться. Дамами, кажется, интересуетесь? Вкус у вас, однако, как у тверского цирюльника. Ну, это дело ваше. И зарубите на своем носу - места, кажется, хватит? Ротмистр глянул на Башкина, осторожно скобля острие графита, прищуря глаза.
– Зарубите покрепче: нам ведь все будет из-вестно-с, каждый ваш крендель, ротмистр бросил на стол карандаш и резко крикнул Башкину: - Каждая петля!! А через месяц явиться сюда. И послать мне доложить, что Эс-Эсов, -- у нас вы Эс-Эсов, - и если проболтаете кличку, попадет от них и лоб... а от нас полбу! А потом являться каждую неделю. С глупостями не соваться.
– Ротмистр встал.
– А смотреть в оба!
– Я не могу! Я не способен!
– хриплым шепотом дохнул Башкин. Он сделал шаг от двери, сел на кресло и замотал головой.
– Я не могу! не умею.
– Надо учиться, - обрезал ротмистр.
– Ато научим.
– И он зашагал к Башкину.- Что? Опять истерики? Не отучили? У нас, голубчик мой, такие места есть, что тараканы не сыщут. Па-а-нятно?
– расставил ноги и, избочась, нагнулся вперед.
– Сейчас домой, или... так просто, батенька, отсюда не выходят!
"Я удеру, удеру, - думал Башкин, - только выйти отсюда... все, всю жизнь положу, и я зароюсь, закопаюсь в Сибири, в горах. У! Я знаю теперь, и он смело глянул на ротмистра.
– Каждую секунду использую для цели, остро, тонко и... как сталь!"
Башкин сжал зубы.
– Па-а-нятно?
– спросил ротмистр и еще подался вперед.
– Да, я понимаю, - твердо сказал Башкин.
– Так бы давно. Пожалуйте сюда, - ротмистр кивнул, - сюда, к столу, где это? Вот! Вот тут подпишите, - и он провел крепким точеным ногтем внизу бумаги.
– Это протокол. Ходу мы ему не даем. Тут есть ваше искреннее признание, что насильственным актам вы не сочувствуете. Я там немного даже в вашу пользу сформулировал.
"Все равно, - думал Башкин, - в каких дураках вы будете со всеми своими бумагами! Идиоты! Примитивные тупицы".