Вильсон Мякинная голова

Твен Марк

Употребивъ этотъ совершенно правильный юридическій терминъ, Чемберсъ принялся съ наслажденіемъ обгладывать большую берцовую кость бараньей ноги. Роксана на мгновеніе призадумалась, а затмъ спросила:

— Какъ же это такъ, лишить наслдства?

— Очень просто: взять да и лишить!

— Да вдь пока судья живъ, о наслдств не можетъ быть и рчи, а посл смерти онъ уже своему добру не хозяинъ. У него вдь составлено завщаніе!

— Ну, вотъ, онъ и разорвалъ это самое завщаніе.

— Разорвалъ завщаніе! Нтъ! Судья ни за что не согласился бы даже и пригрозить этимъ Тому!

Сознайся, что ты лжешь, несчастный поддльный негръ, рожденный мною въ гор и мукахъ!

Воздушные замки, которыми такъ увлекалась Роксана, разсчитывая, что ей перепадетъ отъ Тома, по крайней мр, хотя одинъ долларъ въ мсяцъ, сразу обрушились и обратились на ея глазахъ въ развалины. Она не могла допустить возможность такой катастрофы, самая мысль о которой была для нея невыносимой. Возраженія ея показались Чемберсу очень забавными. Онъ расхохотался:

— Ха, ха, ха, ха, ха! Послушайте-ка, что она говоритъ! Если я поддльный негръ, то что же такое ты сама, мамаша? Мы оба съ тобой поддлка подъ блыхъ, вотъ что мы такое! Да и притомъ очень хорошая поддлка! Ха, ха, ха, ха! А вотъ касательно поддлки подъ негровъ мы уже совсмъ никуда не годимся, и если намъ…

— Перестань вздоръ молоть, а не то я тряхну стариной и задамъ теб добрую взбучку. Разскажи-ка мн лучше все какъ слдуетъ насчетъ завщанія. Оно вдь все еще существуетъ, такъ вдь голубчикъ? Не мучь меня и говори поскоре, а то я на тебя разсержусь и никогда теб не прощу!

— Ну, что жъ, теперь оно существуетъ, но почему именно? Потому что вмсто разорваннаго завщанія написали другое, новое, и молодой баринъ Томъ вошелъ опять въ милость у стараго барина. Чего ради, однако, мамаша, изволили вы такъ разволноваться? Кажись вдь, что дло вовсе до васъ не касается?

— Оно до меня не касается? До кого же тогда должно оно касаться, позвольте спросить? Была ли я ему матерью до тхъ поръ, пока ему не исполнилось пятнадцати лтъ, или же мсто мое заступала какая-нибудь другая женщина? Ты, голубчикъ, говоришь такъ, какъ если бы я могла имъ совсмъ не интересоваться. По твоему мннію, мн нтъ ни малйшаго дла до того, что его могутъ обобрать, какъ липку, и пуститъ нагишемъ по блу свту? Нтъ, «Valet de chambre», еслибъ ты самъ былъ когда-нибудь матерью, то не сталъ бы теперь говорить такихъ глупостей.

— Ну, ладно, мамаша, старый баринъ его простилъ и снова назначилъ по завщанію своимъ наслдникомъ. Надюсь, ты теперь довольна?

Роксана была и въ самомъ дл совершенно довольна. Она даже расчувствовалась и пришла въ самое блаженное состояніе, благословляя старика-судью за его доброту. Она и посл того продолжала ежедневно заходить къ нему на кухню и подъ конецъ узнала, что Томъ вернулся уже домой. Вся дрожа отъ волненія, Роксана тотчасъ же послала къ нему просить, чтобъ онъ дозволилъ бдной своей старой кормилиц-негритянк поглядть на него хоть однимъ глазкомъ и умереть отъ радости.

Въ то время, когда Чемберсъ передавалъ ему эту просьбу, Томъ лежалъ, лниво растянувшись на кушетк. Время не измнило въ немъ прежняго отвращенія къ смиренной невольниц, вскормившей его своею грудью и безропотно выносившей вс капризы его ранняго дтства. Это отвращеніе и презрніе остались

такими же высокомрными и непримиримыми. Поднявшись въ сидячее положеніе, онъ устремилъ строгій взоръ на красивое лицо молодого человка, имя котораго носилъ и семейными правами котораго пользовался, самъ того не подозрвая. Достаточно долго поглядвъ на злополучную свою жертву и убдившись, что она надлежаще запугана, Томъ спросилъ сквозь зубы у поблднвшаго отъ ужаса Чемберса:

— Чего же отъ меня хочетъ эта старая корга?

Просьба Роксаны была повторена смиреннйшимъ образомъ.

— Какъ же ты смлъ войти ко мн и безпокоить меня передачей подобныхъ учтивостей со стороны какой-нибудь негритянки?

Съ этими словами Томъ всталъ. Молодой его невольникъ дрожалъ теперь всмъ тломъ, такъ что жалко было на него смотрть. Предвидя, что его ожидаетъ, Чемберсъ наклонилъ голову на бокъ, пытаясь прикрыть ее поднятой кверху лвой рукою. Томъ, не говоря ни слова, принялся изо всхъ силъ колотить бднягу, направляя удары прямо въ голову, но попадая большею частью по рук, служившей для нея щитомъ. Несчастная жертва принимала каждый ударъ съ умоляющимъ возгласомъ:

— Простите, баринъ!.. Пощадите, сударь!

Посл семи здоровенныхъ ударовъ Томъ, наконецъ, скомандовалъ:

— Повернись въ дверямъ! Маршъ!

Затмъ онъ выпроводилъ своего невольника изъ комнаты тремя безжалостными пинками, послдній изъ которыхъ чуть не заставилъ бднягу скатиться внизъ головой съ лстницы. Чемберсъ, прихрамывая и вытирая глаза разодраннымъ рукавомъ ветхой своей курти, спускался уже въ сни, когда Томъ крикнулъ ему вслдъ:

— Пришли ее сюда!

Запыхавшись отъ только-что продланнаго сильнаго моціона, онъ разлегся опять на диванъ и, разсуждая вслухъ самъ съ собою, проговорилъ:

— Этотъ скотъ явился какъ разъ во время. Я былъ полонъ до краевъ мыслями самаго мрачнаго свойства и мн не на комъ было сорвать сердце. Теперь я чувствую себя гораздо свже и лучше!

Въ это мгновеніе вошла мать Тома. Она заперла за собой двери и подошла къ своему сыну съ самымъ раболпнымъ молящимъ смиреніемъ, какое только можетъ придать словамъ и поступкамъ человка, выросшаго въ невол, совмстное дйствіе страха и надежды. Остановившись въ полутора шагахъ отъ Тома, она позволила себ выразить двумя или тремя восклицаніями свой восторгъ по поводу его красоты и роста. Томъ, въ свою очередь, подложилъ руку подъ голову и закинулъ одну ногу на спинку софы, съ умышленнымъ намреніемъ придать себ видъ полнйшаго равнодушія.

— Милосердый Боже, какъ вы выросли, мой голубчикъ! Ей Богу, я не узнала бы васъ теперь, баринъ, еслибъ встртила васъ на улиц! Право слово, не узнала бы! Поглядите-ка на меня хорошенько! Вы вспоминаете вдь, надюсь, вашу Рокси, прежнюю вашу невольницу, которая вскормила васъ, голубчикъ, собственной грудью? Ну, вотъ, теперь я могу лечь въ могилу и умереть съ миромъ, такъ какъ собственными глазами видла…

— Выражайся покороче, что именно теб нужво?

— Вотъ какъ! Вижу, что вы, баринъ, остались совершенно такимъ же, какимъ были прежде, когда такъ весело шутили со старой вашей кормилицей! Я очутилась теперь на берегу…