Винни Ковальский - гнус частного сыска
Шрифт:
– В том-то и дело, что это очень престижный клуб. Туда не попасть человеку, имеющему менее ста тысяч годового дохода. Вы не хуже меня знаете, Ковальский, что эти богачи - ужасные снобы, им подавай самое исключительное.
– Ценз в сто тысяч ради права исключительно самоубиться?
– поляк вынул изо рта сигару.
– А вы знаете, инспектор, это, пожалуй, извращение.
– Ну-ну, - хмыкнул Солгрейв, бросив косой взгляд на Ковальского. Сыщик улыбнулся.
– Лично я не могу этого понять - разводить такую суету вокруг того, что беднякам достаётся совершенно задаром.
–
– поддразнил его инспектор. Поляк отмахнулся.
– Ах, боже упаси. Я всего лишь прагматик. Если я захочу повеситься, я сделаю это самостоятельно - с моей точки зрения, глупо вступать ради этого в элитарный клуб.
– Нувориши так не думают.
– Неужели находится так много желающих?
– Ещё как! Туда стремятся многие богатые англичане и даже приезжие, хотя я не слышал, чтобы в клуб приняли хоть одного иностранца. Отбор там суровый, но критерии его не слишком ясны.
– И что, все они совершают самоубийства?
– живо спросил Ковальский.
– Нет, конечно. Но они дают письменное обязательство сделать это, и за четыре года существования клуба погибло уже пять его членов.
– Вы считаете, что их убивают?
– хладнокровно поинтересовался частный детектив. Инспектор вздохнул.
– Считаем. Но у нас нет никаких доказательств.
– Оговорены ли сроки самоубийства в письменном обязательстве?
– Нет, в том-то и дело. Но пять смертей - это слишком много. Чрезмерно много. Численность клуба всегда составляет десять-одиннадцать человек.
– Значит, состав клуба обновился наполовину?
– задумчиво произнёс Винни Ковальский.
– В чём именно смысл письменного обязательства?
– Подписавший его обязуется принять яд на одном из заседаний клуба в любое удобное ему время, бросив его в чашку кофе.
– И всё?
– недоверчиво переспросил Ковальский.
– Деньги он клубу не завещает?
– Нет, здесь всё чисто, - покачал головой инспектор.
– Напротив, клуб терпит убыток - ведь труп не платит членских взносов. Единственное, за что мы могли ухватиться - это оговоренный в соглашении способ самоубийства. Его, видите ли, непременно нужно осуществить с помощью цианистого калия.
– Ваши данные?
– Смерть первых четырёх жертв действительно наступила от отравления каким-то цианидом. Все характерные симптомы налицо. Члены клуба единодушно показали, что кофе разливали из общего кофейника. В итоге мы потребовали допуска констебля на заседания клуба. Как ни странно, председатель легко дал согласие. Констебль полгода посещал все заседания и пил кофе из того же кофейника. А потом у него на глазах умер Рональд Адамс, всего три месяца как зачисленный в клуб. Тоже от цианида. Констебль мог поручиться, что никто не бросал ничего в кофе Адамсу.
– А почему вы всё-таки считаете, что Адамс не сам лишил себя жизни?
– полюбопытствовал Ковальский.
– Потому что он не был похож на самоубийцу, чёрт возьми. Этакий спортивный типчик, любитель яхт и мотогонок - при том, что ему было уже за пятьдесят.
– Не все самоубийцы похожи на самоубийц, - возразил частный детектив.
– Вы читали рассказ Честертона "Три орудия убийства"?
– Всё равно
– Это ваша обязанность - никому не верить, - кивнул Ковальский.
– Яд могли и не бросать в чашку.
– Что вы имеете в виду?
– Ну, например, одна из чашек была смазана ядом заранее. Она не предназначалась специально для Адамса. Нечто вроде "русской рулетки".
– Развлечение пресыщенных богачей?
– переспросил инспектор.
– Что ж, вполне приемлемая версия. По крайней мере, она объясняет случайный характер последовательности смертей.
– В каком смысле случайный?
– Её закономерность невозможно определить. Кто-то умер после недели членства в клубе. Кто-то - через три года. Мы проверили все даты вступления в клуб. Адамс, как я уже сказал, погиб через три месяца. Наверное, всё так и есть: они договариваются о том, что на определённом заседании смажут одну из чашек ядом, и...
– Я не говорил, что я прав, - прервал Ковальский.
– Ни к чему раньше времени цепляться за какую-либо версию. Тем более за такую, которая не объясняет самого главного.
– Чего же?
– "Федра", по вашим словам - клуб самоубийц, а не любителей риска. Зачем тогда каждому давать письменное обещание покончить с собой? Нестыковочка, инспектор.
– Н-да, действительно, - помрачнел Солгрейв.
– Зачем?
– Кстати, где у них хранится яд?
– Нигде, в том-то и штука. Мы несколько раз обыскивали клуб, перевернули всё вверх дном. Ничего похожего на яд. Всё выглядит так, словно Адамс и другие несчастные приносили его с собой.
– Надо заняться этим вопросом, - проговорил Ковальский.
– А что вам известно о председателе клуба?
– Только то, что Мэтьюрин Мэтьюз - не первый председатель. Первым был Дэниел Коули. Он отравился в позапрошлом году.
– Вот как?
– Ковальский задумчиво почмокал сигарой.
– Что ж, остаётся только одно - попытаться проникнуть в этот клуб.
2.
Легенда была разработана достаточно быстро. Ковальский должен был назваться Огюстом Ланьером, корреспондентом "Фигаро" - удостоверение на это имя хранилось на всякий случай у одного из осведомителей Скотланд-Ярда, у которого его позаимствовал Солгрейв. Выдавать себя за англичанина Ковальскому, с его акцентом, было нечего и пытаться. Зато он идеально соответствовал тому неопределённому типу "иностранца вообще", который существует исключительно в сознании английских буржуа. С журналистским удостоверением в кармане, напудренный тщательнее обычного, Ковальский подошёл к дверям клуба "Федра" и постучал.
Дверь распахнулась, и на пороге появился швейцар - столь же представительный, сколь неприветливый. Увидев, что перед ним не член клуба, он пробурчал:
– Посторонним нельзя.
– Вижу, что нельзя, - спокойно сказал Ковальский.
– Позови кого-нибудь потолковее, душечка.
Он сунул швейцару под нос удостоверение.
– Огюст Ланьер, к вашим услугам. Выполняю редакционное задание "Фигаро". Это ведь клуб "Федра", или я попал не по адресу? Здесь подсыпают крысиный яд миллионерам?