Виргостан
Шрифт:
– Я в тупике! Я не знаю, что мне подарить на твой день рождения.
– Подари мне лошадку!
– О! Отличная идея! Я подарю тебе пегаса!
– Нет уж, извини. Пегаса будем дарить тебе мы.
– Тогда – кентавра!!!
– Кентавры и лоси исключены. А конек-горбунок под охраной государства как национальное достояние.
Герральдий, не снимая кованых перчаток, увлеченно листает энциклопедический словарь:
– Так, минотавра я не предлагаю… Ага!!! Я лично знаком с Неболитом Айболитовичем, и он подскажет
– Лучше просто единорога.
– Ну, тогда до скорого, – прощается Герральдий с подножки железного коня.
Верика внимательно наблюдает за тем, как все идет своим чередом. Вот проходит броненосец Герральдия. За ним следом вышагивает необыкновенное существо, похожее на лошадь со своеобразным украшением во лбу.
«Какой он грозный – этот Единорог», – думает Верика.
«Какая она наблюдательная – эта Верика», – думает Единорог.
Каждый из них наверняка знает о себе то, чего не знает другой.
Близится час сверхестественных неожиданностей…
…образованные карманы
Герральдий упивается чайной церемонией:
– Я трус! Я боюсь приподняться и посмотреть – что же там над линией горизонта? – он автоматически отрывается от земли вместе со стулом.
– А что там?
– Вот то-то и оно! – задумывается Герральдий.
– А чего там приподниматься-то, и так понятно, что там небо! – язвительно замечает птица Очевидия.
Герральдий, внимательнейшим образом рассматривая птицу, продолжает:
– Какой-же я все-таки тривиальный мизантропишка.
Птица Очевидия искренне соболезнует и утешительно гладит его по голове мягким вязаным крылом:
– Ну и что, что мизантропишка? Ну и что, что не выдающийся?! Скромность украшает человека. Я вот, например, вообще не знаю, что такое любить. Хопнесса, дорогая! Может, вы мне чего-нибудь недовязали? Я настаиваю, чтобы меня довели до кондиции, то бишь подвергли так называемому тюнингу. Хочется полноценности бытия и сумасбродности захватывающих чувств!
Очевидия врубает форсаж и срывается с места, не оставив за собой себя ни пуха ни пера.
– А правда ли, Герральдий, что художниками становятся люди, которые не забивают себе голову всякой чепухой? – интересуется Верика.
– Правда! – не робея, клеймит себя Герральдий. – Я вот регулярно вытряхиваю из себя всякую дребедень.
Герральдий выворачивает образовавшиеся в пижаме карманы, на пол падают шишки, шахматы, рогатка без резинки, скрюченная берестяная грамота и несколько улиток.
Верика поднимает первую попавшуюся улитку.
– Ух ты! Против часовой стрелки! – ликуют недоверики.
– Не может быть! – умиляются доверики.
Птица Очевидия задумчиво разглядывает свиток:
– Так вот куда мусор из книги пропадает!
. . .
– Герральдий,
– В центре?
– Нет, где-нибудь на веранде, в кресле-качалке.
– Хорошо, я буду здесь.
С этими словами Герральдий достает из образованного кармана большой тертый калач, с треском разламывает, протягивает половинку Верике, а сам задумчиво вгрызается во внутреннюю часть.
Все домашние, включая подпольных, отлично знают, что если Герральдий впадает в задумчивость, то серьезные разговоры следует отложить. Это – как сезон дождей. Разумнее переждать такой катаклизм. Верика засекает время.
Кстати, о часах. Близится вполне подходящий час…
…недрогнутость
– Я попытаюсь рассказать об этом коротко, – говорит Герральдий, стараясь не упустить главного, – или будет лучше, если я нарисую.
Верика услужливо протягивает палочку.
Герральдий мужественно приступает. На песке появляется зеленая ограда, под ней глубокий пруд, где квакают разномастные лягушки. Герральдию всегда плохо удается рисовать живность, но он старательно продолжает чертить выпученные из-под воды глаза этих неопределившихся то земных, то водных существ.
– Вот здесь светится крест. Он мог бы показаться обычным крестом, но… Это безразмерный, равносторонний отсвет с четырьмя обоюдоострыми лезвиями. И он плавно вращается над водой. Сверкает недолго. Исчезает сразу, как только солнце касается воды. Я хорошо помню это место, потому что там было сверхъестественно красиво.
Герральдий стирает с лица земли начерченное заходящее солнце и возвращает палочку Верике:
– Ночью я вернулся туда. И что ты думаешь?
Герральдий пристально вглядывается в стекляную почву под ногами.
– Ночью их стало много. Много разных сияющих крестов различной величины и оттенков. В основном золотисто-желтые и серебристо-зеленые. Они неподвижно висели в черном воздухе. Не было заметно ни растительности ни пруда. Только множество отсветов и сменяющие друг друга отзвуки. В этом всём была какая-то тайна, завесу которой я нечаянно приподнял.
– И?!
– И огни опять исчезли.
Герральдий окунает палец в чай и выставляет каплю на свет. У Верики начинают слезиться глаза. Герральдий расплывается влажным пятном.
– Предстоит большая головомойка. И вот тебе мое доброе напутствие, дружище. Не забивай себе голову всякой чепухой!
– Дружище, это кто-то очень большое?
– Да.
– Герральдий?!
– Слушаю тебя, Верика.
– Ятебялюблю!
Верика нутром чувствует растительный запах, окружающий ее. Герральдий поворачивается лицом к Верике, представляется травой и начинает заботливо шелестеть. Он очень гордится своей преданностью Верике.