Вист: Аластор 1716
Шрифт:
Джантифф осторожно пригубил из кружки. Вино, не слишком крепкое, оказалось слегка кисловатым, с едва заметным мускусным привкусом:
— Ничего, пить можно.
Танзель отхлебнула еще глоток:
— Весело, правда? Почему пикники нельзя устраивать каждый день? Как вкусно пахнет! А я зверски проголодалась!
— Смотри, объешься — тошнить будет, — мрачно предупредил Джантифф.
— Ничего со мной не будет! — Танзель допила все, что оставалось в кружке. — Пожалуйста…
— Не сразу, — покачал головой Джантифф. — Подожди несколько минут. Тебе, может быть, и не захочется больше пить.
— Захочется, захочется!
Джантифф обернулся, но Эстебан и старый цыган уже закончили беседу.
Эстебан приблизился и обратился к спутникам:
— Закуски подадут через пять минут. Мы договорились с гетманом. Никаких недоразумений не предвидится. Всем, кто не заходит слишком далеко в лес, гарантируется полная неприкосновенность. Вино превосходное, заказ выполнен неукоснительно. Можно не опасаться ни поноса, ни колик. Тем не менее, призываю всех к умеренности!
— В умеренности тоже надо знать меру! — возразил Доббо. — Нельзя всегда и во всем себя ограничивать! Всему свое время.
Теперь Эстебан находился в наилучшем расположении духа:
— Что ж, угощайтесь на славу! В конце концов, каждый решает сам за себя. Сегодня наш девиз: каждому свое!
— За здоровье Эстебана! — провозгласила Кадра. — Пусть почаще устраивает пикники и не берет с собой любителей побрюзжать — от них одна морока!
Улыбаясь, Эстебан принял поздравления друзей, после чего широким жестом пригласил их к столу:
— Попробуем закуски. Не ешьте слишком много — мясо уже раскладывают на решетке.
И снова Джантиффу пришлось ждать, пока не закончилась сутолока — аррабины спешили занять места на скамьях, на ходу срывая крышки с подносов.
Этот пикник Джантифф запомнил на всю жизнь — точнее, всю жизнь он тщетно пытался о нем забыть. Воспоминания о пикнике, в отличие от любых других, неизменно сопровождались сильнейшим щемящим чувством, подкатывавшим к горлу сладко-горячей волной и порождавшим круговорот отрывочных переживаний: перед внутренним взором возникали пестрые шали и панталоны цыган, контрастирующие со смуглыми мрачными лицами, языки пламени, лижущие нанизанное на рашперы мясо, столы, ломящиеся от горшков и супниц, пирующие аррабины, в воображении Джантиффа превращавшиеся в карикатурные символы обжорства — а за ними, бесшумные, как тени, на фоне темного леса двигались фигуры цыган. Порой у него в уме пробуждались призрачные запахи: жгучих пикулей, папайи и аноны, жареного мяса. И каждый раз в памяти заново самоутверждались лица — неописуемая гримаса Скорлетты, обезумевшей от несовместимых эмоций, беззащитная улыбка Танзели, еще не знающей ни наслаждения, ни боли, криво усмехающаяся физиономия Сарпа, грубая, потная, опухшая от плотских излишеств морда Бувехлютера, лицо Эстебана…
Четвертый заговорщик не появился, и Джантифф начинал терять всякий интерес к происходящему. Танзель, вооружившись второй кружкой вина и навалив на тарелку гору закусок, плюхнулась рядом на скамью:
— Джанти, ты почему ничего не ешь?
— Подожду, пока не улягутся голодные страсти.
— Не забудь попробовать пикули. Вот, возьми хотя бы этот. Вкуснятина, правда? От него во рту мурашки бегают.
— Да, неплохо.
— Так положи себе закуски, скоро ничего не останется!
— Мне на самом
— Джанти, ты какой-то странный, честное слово. Просто чокнутый. Не хочешь — я сама все съем.
В конце концов Джантифф решил последовать примеру окружающих, наложил себе еды на тарелку и принял вторую кружку вина от безучастной женщины у бочки. Вернувшись к столу, он обнаружил, что Танзель уже расправилась со своей порцией.
— У тебя завидный аппетит! — заметил Джантифф.
— Еще бы! Я нарочно два дня голодала. Чего бы еще взять? Пеммикана? Или пару блинчиков с перцем? Они такие поджаристые — пальчики оближешь! Или лучше подождать, пока не подадут мясо?
— На твоем месте я бы потерпел, — посоветовал Джантифф. — Потом ты всегда успеешь еще раз попробовать то, что тебе больше всего понравилось.
— Наверное, ты прав. Ох, Джанти, как все это замечательно! Мне хочется, чтобы пикник никогда не кончался — никогда-никогда! Ты меня слышишь?
— Да-да, — на самом деле Джантифф отвлекся, встревоженный необычным обстоятельством. Эстебан и цыганский гетман стояли в стороне и тихо разговаривали. Эстебан указал на Джантиффа кружкой, гетман посмотрел туда же. Джантифф притворился, что ничего не замечает, но по спине у него пробежал холодок.
Кто-то стоял сзади. Джантифф обернулся — к нему наклонилась Скорлетта:
— Ну как, Джантифф? Пикник что надо?
— Все в наилучшем виде. Мне особенно нравятся маленькие жареные колбаски — хотя кто их знает, из чего они сделаны.
Скорлетта хрипло расхохоталась:
— Лучше не спрашивать! Раз они тебе по вкусу, ешь да похваливай! В конечном счете всем деликатесам одна дорога — в кормопровод.
— В конечном счете так оно и есть.
— Так что угощайся на здоровье, Джантифф! — Скорлетта хлопнула его по спине, вернулась к своему столу и в третий раз наполнила тарелку. Джантифф наблюдал за ней краем глаза, не слишком ободренный дружеским обращением. Прохаживаясь по поляне, Эстебан приблизился к Скорлетте, тоже решившей размять ноги с тарелкой в руках. Вопросительно подняв брови, Эстебан что-то прошептал ей на ухо. Скорлетта, до отказа набившая рот, пожала плечами, сглотнула, сумела что-то ответить. Эстебан кивнул и продолжил неторопливую прогулку вокруг столов.
Через некоторое время он поравнялся с Джантиффом:
— Ну что, как дела? Никаких жалоб?
— Никаких, — осторожно отозвался Джантифф.
— Я хотела бы знать, когда мы сможем опять сюда приехать! — громко заявила Танзель.
— Ага! Хочешь, чтобы мы все превратились в жлобов и ни о чем не думали, кроме жратвы?
— Ничего такого я не хочу. Просто…
Эстебан рассмеялся и похлопал девочку по затылку:
— Не беспокойся, что-нибудь устроим. Пока что все идет хорошо, лучше не придумаешь!
— Мне здесь ужасно нравится!
— Не объедайся до поры до времени, успеется. Джантифф, ты фотографируешь?
— Еще нет.
— Ну как же так, Джантифф! А накрытый праздничный стол — закуски, ароматы, вкуснятина? Ты всё пропустил?
— Боюсь, что так.
— А наша живописная прислуга? Их надменные лица, отстраненные и бесстрастные? Их полосатые штаны и сапоги с острыми носками? Как же так? Дай-ка мне камеру, я поснимаю.
Джантифф колебался:
— Не знаю. Предпочел бы не расставаться с камерой. Вы можете ее потерять.