Виват, Королева!
Шрифт:
За столом радостно заулюлюкали и, протягивая руки с бокалами над столом, стараясь никого не обделить вниманием и чокнуться с каждым.
— А еще, — неожиданно продолжил Исаев, — Еще я хочу попросить прощение у моей Веры, — он замолчал, всматриваясь в большие зеленые глаза девушки за столом, напротив, — То, что случилось, больше не повторится.
— Пообещай, что будешь хорошим мальчиком, — влез Зимин, хлопая Артема по бедру.
— Обещаю… Что буду хорошим мальчиком.
Стол снова захохотал, поднимая бокалы, а Вера так и смотрела на Исаева, через стол, благодарно
Вера сидела на веранде, утопая в роскошном, плетеном из ротанга кресле, пристально, не стесняясь, разглядывая отца. Он сидел напротив, в таком же кресле, держа одну руку на коленях, а второй, сжимая кружку с крепким кофе. Вера не знала, насколько он пострадал во время покушения — его тело было скрыто толстым, махровым халатом, но он старался меньше двигаться, очевидно, что лишние телодвижения доставляли ему дискомфорт.
— Красиво тут, правда? — Гордеев сделал глоток, и покрутил головой по сторонам.
Загородный дом, а если быть точнее, нехилая такая резиденция, которую сам Гордеев ласково называл «дача», стоял посреди соснового бора. Огромный дом, сложенный из темного, круглого бруса, в три этажа, с открытой верандой на втором, действительно производил впечатление.
— Красиво.
Сегодня было пасмурно, немного прохладно, но без дождя. Девушка, именно в такую погоду чувствовала себя «в своей тарелке», уютно. Прикрыв ноги пледом, она откинулась в кресле, наблюдая, как из леса выходит «помощник» отца, придерживая одной рукой ружье на плече, а во второй сжимает две тушки добытых тетеревов.
— Ух какой урожай, Саша, ты постарался на славу… Какие красавцы, — Гордеев, ласково улыбнулся, разглядывая убитых птиц, которых охранник поднес поближе, — Отдай на кухню, Дине, она разберется, что с ними делать. Вер, останешься на обед?
— Если честно — не собиралась. Ты хотел поговорить, я приехала.
— Неужели Артём дает тебе конкретное время на выход из дома? Не разрешает задерживаться? Или он не знает? — мужчина лукаво улыбнулся, отставляя кружку на столик перед собой, попутно поправляя полы халата.
— Знает, просто у меня есть еще дела сегодня, их нужно решить.
— Порядочно, Вер, если есть дела, их нужно делать, но такой случай выдался, проведи день с отцом, может это наш первый и последний день вместе, м?
— Ладно тебе, не прибедняйся, вы все такие живучие, что… — девушка отмахнулась, отворачиваясь от цепкого взгляда Гордеева.
Было странно сидеть с ним, пить кофе, разговаривать на незамысловатые темы, как будто последних месяцев не было вовсе. Как будто она не участвовала в развернувшейся бойне за пальму первенства, как будто ей все приснилось.
Она смотрела на него, долго, внимательно и искренне не понимала, как этот человек может делать то, что он делает и делал, может быть всю свою жизнь. Ведь если бы Вера, хоть немного его не знала, она бы могла согласиться с тем, что он действительно раскаявшийся отец.
"Он даже мог бы быть хорошим дедушкой".
— У меня кое-что есть для тебя… Лиля, — из комнаты появилась невысокая женщина, в переднике домашнего персонала, и остановилась возле кресла Гордеева, —
Лиля вернулась довольно быстро, аккуратно сжимая в руках обычную, плоскую коробку из-под конфет, отдала ее отцу и также тихо, как и пришла, скрылась в комнате.
— Смотри, — мужчина поднял крышку, и Вера увидела россыпь фотографий на дне, — Это все, что у меня осталось от твоей мамы.
Сердце предательски забилось, когда он протянул Клинковой снимок, на котором молодой Гордеев, прижимал к себе хохочущую, очевидно во весь голос, маму.
Они были так счастливы.
А здесь они на колхозном поле, отец в высоких кирзовых сапогах, с улыбкой показывает на камеру урожай картошки, а мама, рядом, опираясь на черенок лопаты, показывает на ведро с этой же картошкой, перед собой.
А тут они уже в компании друзей, мама в платье, на каблуках, отец в костюме, стоя на ступенях кинотеатра «Родина», под вывеской «Танцевальный вечер».
Вера листала снимки, долго всматриваясь в лица обоих родителей, не могла поверить в то, что все это действительно было правдой. Та, другая жизнь, до нее, о которой рассказывал Гордеев, действительно была настоящей.
И любовь их была настоящей.
Последнюю фотографию долго рассматривал сам Гордеев. Задумчиво улыбнувшись куда-то в пустоту, он протянул ее Вере.
— А это, все, что осталось у меня от вас.
Мама, в длинном, пестром сарафане, улыбаясь в камеру и прижимая в груди небольшой букет цветов, положила голову на плечо Гордееву, который аккуратно держал в руках «сверток» из роддома — маленькую Веру.
Девушка перевернула фотографию, прочитав на обороте, красивым, но размашистым почерком самого Гордеева: «Вера, 1972 г.»
— Почему ты именно сейчас решил, что мне это нужно? — голос дрогнул, пока она всматривалась в лица родителей, не поднимая глаз на мужчину, — Почему не появился раньше?
— Не знаю, — первый раз, он рассеянно пожал плечами, поднимая кружку с уже остывшим кофе, — Я много работал, очень много, хотел добиться всего того, чего от меня не ждал мой отец. Он никогда в меня не верил, и я изо всех сил хотел ему доказать, что из меня выйдет что-то путное. Когда мои родители узнали, что Таня беременна, отец хмуро покачал головой и сказал, что теперь у меня не будет шанса «стать кем-то достойным». Семья, ребенок, все это очевидно для него, ставило на мне крест, хотя «если бы я постарался…». Так получилось, что наша с Таней жизнь, наш брак, шел в разрез с планами родителей, а мы как-то наперекор всему бежали, торопились что ли, знаешь. Но когда происходит такое давление, буквально отовсюду, трудно не опустить руки и не сдаться. Что собственно я и сделал. Молодой был, просто не справился с натиском. Нина Степановна сильно была против, она тогда просто давила своим авторитетом и Таню и Гришу… — мужчина опустил глаза в пол, а потом перевел взгляд в сторону леса, — Мне всем хотелось доказать, что я чего-то стою. Даже Нине Степановне. И я начал пахать. Работал, работал, когда уже получил все, что мог, деньги, имя, статус, авторитет, обернулся — а пол жизни уже прошло, а с самым главным как-то не получилось.