Вкус жизни
Шрифт:
– Помните, как Сергей и Татьяна Никитины пели: «Времена не выбирают, в них живут и умирают». Молодежь нашу музыку не понимает. Надо чаще заполнять ею эфир, – предположила Аня. – Мне самой теперь ближе торжественность духовной музыки. Она высокая, элитная. Она поднимала и возвышала еще проживавших в деревнях наших дедушек и бабушек, если там была церковь. Орган люблю, его низкие глубокие тона…
– Если нам не нравятся многие современные песни, это совсем не значит, что они плохие. Они нам не по возрасту. В них и судорожность мелодий, и какое-то забулдыжничество – много чего наворочено. Перехлесты
– Величие истинно талантливой музыки в том, что она объединяет людей… В горах современного музыкального мусора все равно блеснут золотники и прорастут таланты, – оптимистично заявила Эмма.
– Классику надо внедрять в народ. Вон Денис Мацуев удачно организовал массовое поглощение элитарной программы классической музыки в провинции посредством концертов и фестивалей. В Сибири он у всех на слуху.
– Естественно, он родом оттуда.
– Тебе не кажется, что современной национальной идеей нашей страны должно быть развитие образования и культуры? – спросила Мила у Киры.
– Идея сохранения народонаселения нашей страны сейчас звучит актуальней, – хмыкнула Инна. – Народ – это те, что у земли. В них сильна совестливость. Они – истина. Остальные – выходцы из народа, которые уже не слышат шелеста листвы.
– У тебя устаревшие понятия. Это раньше деревня была питательной средой. Теперь и она деградирует физически и духовно. – Аня усмехнулась невесело, словно бы через силу.
– Все темы разговоров перебрали и истощили? – на правах хозяйки дома остановила Аню Кира и пригласила отведать домашний торт.
Оживление, блеск в глазах подруг, не заставивших приглашать себя дважды, успокоил Киру.
После чая женщины разделились на кучки и продолжили тему в более спокойном тоне.
Мила смеется:
– …Он необыкновенно красноречив… Лера, представляешь, утверждал, будто мужчины-пианисты играют интеллектом, а женщины физиологией. Не хотела бы я слушать бесчувственную музыку.
– …Что ей нравится в нем?
– Возможно, она приобрела что-то такое, что недоступно твоему пониманию.
– …Совсем сбрендила. Денег у него нет. Раскрутить его некому, а то бы и харизму, и гламур сразу обрел… – настырно влезла в разговор Инна.
Рита с Жанной шепчутся.
– …Рита, не понимаю я роли дирижера. Когда он репетирует с оркестром – тут все ясно. Сыгранность, качество исполнения, отточенность, вкус – его прерогатива. А на сцене он красуется или подсказывает, кому когда вступать? Наверное, дирижер оркестрантам все-таки нужен, чтобы не случилось как в басне Крылова.
Недавно по телевизору увидела очень даже странный сюжет. Выскочил на сцену молоденький, восторженный дирижер и давай энергично размахивать руками, но никто из руководимого им коллектива ни разу не поднял на него глаза, не взглянул в его сторону. Напротив, все старательно смотрели в пол. Но счастливый юноша ни на кого не обращал внимания. Он был поглощен музыкой, а может, и собой или тем, что наконец-то прославился. Я замечала презрительные короткие ухмылки солидных оркестрантов между собой. Создавалось впечатление, что не приняли они этого юнца. Наверное, им навязали его без их согласия, и они демонстративно его бойкотировали.
Очень смешно смотрелся на сцене дирижер.
Галя говорит Ане:
– Я знаю, музыка звучит в головах и у простых, музыкально необразованных людей, особенно часто у тех, у кого в жизни было много трагического.
– Сомневаюсь. Трудности душу развивают, а трагедии ломают, огрубляют. Радость больше способствует вдохновению, чем несчастья. Радость приподнимает, придает силы, а беды опускают, губят талант.
Кира тихо объясняет Лене:
– …У внуков научилась. Готовлю на кухне в наушниках – «балдею» от классической музыки. Наверное, она соответствует моей природе. Конечно, это совсем не то, что слушать ее в концертном зале, но все же. В филармонию чаще, чем раз в году, не выбираюсь, а тут хоть такая возможность приобщиться.
– А я тишину предпочитаю. Устаю очень.
Лера
Пока подруги спорили, Лера молчала, грустно перемалывая в голове последние десять лет своей жизни. «Раньше между нами была та самая крайняя степень близости, о которой только можно мечтать. Нам никогда не надоедали бесконечные разговоры, споры. У Лёни была редкая подкупающая манера говорить о том, что интересно собеседнику, то есть о нем самом и его проблемах. Муж никогда не затягивал его на собственную территорию. Устоять перед ведением с ним разговора не было никакой возможности.
…Первое время и ссоры были. И хлопанье дверьми случалось. Как без этого? Притирались. Но при детях никогда не было разборок. И молчать умели, не мешая, не раздражая друг друга. Чтобы говорить без слов, надо очень много иметь внутри… А теперь вот часто порознь сидим. Каждый в своей комнате смотрит свой телевизор. Конечно, я не люблю пустых разговоров, но ведь грусть-тоска в душу заползает…
Все больше отдаляемся, чужими делаемся. Лед в его глазах вижу, недовольство. Собой или мной? Что-то грызет сердце, что-то смутно страшит, тяжесть в груди не проходит. Предаюсь необъяснимой тоске. Обидно. Сорок пять лет вместе. Как так вышло? Что нас разъединяет?
К бутылке прикладываться начал. Стал позволять себе лишнее. Чем это закончится? Но ведь нечасто. Генетически он не предрасположен к алкоголю. С кем не бывает? У любого человека случается «не его день». А все равно беспокойно на душе. Вот и сегодня с утра опять бодяга началась. Безобидное оборачивается чем-то бесповоротным. К чему это приведет? Может, нездоров и скрывает от меня? А вдруг не знает, что болен, но что-то его беспокоит, раздражает. Может, ему скучно? Так почему же иногда просит, чтобы все оставили его в покое?»