Вкус жизни
Шрифт:
– …А как тебе удается оставаться всегда оптимистично настроенной?
– Я понимаю, что все мои мечты и задумки не могут состояться, и настраиваюсь на то, что если девять раз не повезло, то на десятый все-таки должно получиться что-нибудь хорошее. Но это не значит, что я пассивна. В одном месте оттолкнут – я не расстраиваюсь, а иду в другое и снова пытаюсь проторить хотя бы тропинку к намеченной цели.
– …Мне кажется, если мужчина наравне с женщиной не нянчится с детьми, у него не возникает к ним любви, – подала голос Мила.
– Мой не любил оставаться один на один с маленькими детьми, но я заметила, что лучший способ заставить мужчину что-либо сделать – намекнуть, что он уже староват для таких
– Любовь – это не отдельные поступки. К тому же одни люди созерцатели, другие способны действовать, – с неопределенной интонацией начала Лера, но недоговорила, уйдя в глубокие размышления.
– На моем третьем муженьке, бывало, где сядешь, там и слезешь. О его «не хочу» разбивался всякий мой наскок. Ничем его невозможно было пронять. Никакого проку от него семье не было. Себя лелеял. Ему бы только откатиться в сторонку или закатиться в канавку и смотреть из нее на все происходящее со стороны. Он мне как-то после очередной ссоры выдал: мол, «знаешь, почему мужчины ставят женщину на пьедестал? Чтобы с большим удовольствием дать ей пинка». Не упустил случая нагадить в душу. Это было последней каплей, переполнившей чашу моего терпения. Нет худа без добра. Наш развод стал для него полной неожиданностью. Получил, что заслуживал. Не откусывай кусок больший, чем можешь проглотить. Не выношу самодовольного невежества, не могу мириться с беспечной заносчивостью, – презрительно фыркнула Лиля. – После Георгия туго затянула петлю на горле своих возможных желаний.
– Тебя что-то давно не слышно, – затормошила Инна Эмму.
– Профессия педагога, как, собственно, и матери, и бабушки, требует большой растраты души, поэтому после работы хочется помолчать, восстановиться. Это с утра я соловьем разливаюсь, – улыбнулась Эмма.
Алла
Алла, недовольная поворотом разговора в сторону «перемывания косточек» мужчинам, остановила подруг:
– Хватит корить своих мужей. Вас послушать, так все мужья – скоты. Что же вы за них замуж шли? Некоторые из нас слишком быстро постарели и забыли, как влюблялись, любили, с ума сходили от ревности, может быть, даже какое-то время были счастливы. Будьте благодарны судьбе за то, что была любовь и есть дети. Миром правит любовь – и это истина, – иначе он давно бы рухнул.
Вот я своему мужу всегда «пела», что нет для него дела, с которым он не справился бы лучше меня, а потом частенько молчком переделывала после него. И что из того? Мужчина все равно должен быть или казаться главным. А он меня на первый план выдвигал. Саша проректором по хозяйственной части работал. Вот там он был по-хорошему амбициозен. Руководил, организовывал талантливо – это была его стихия. Но что касается того, чтобы что-то руками сделать… – не его эта сфера деятельности.
Алла посмотрела на подруг своими умными, приветливыми глазами, ожидая одобрения своих слов.
– Вздор говоришь… Ты же доктор наук! Два пьедестала в одной семье – величайшая, но «несовместимая с жизнью» редкость, – съехидничала Инна. – Здесь какая-то тайна?
Алла не удостоила ее взглядом.
– В ее компании он был мужем Аллочки, в его – она женой Саши, – сказала Лера, тем самым четко определив взаимоуважение в семье своей лучшей подруги.
– Алла, поделись своим опытом семейной жизни. Нам уже поздно добирать недополученное, так внукам пригодится, – мягко попросила Жанна.
Алла смутилась, даже как-то немного растерялась от такой неожиданной просьбы.
– Понимаете… это в основном заслуга Саши. Он был спокойным. Никаких конфликтов в семье. Полное приятие людей, которые рядом. Наш дом был островом стабильности. Саша помог мне состояться, стать полноценной личностью.
– В духовном слиянии есть особая прелесть, необычайная наполненность, – сказала Жанна.
– Я считала, что ты из тех, что не дают мужчине больше трех минут на исполнение твоих желаний. Красавица! Гордая Аэлита!.. И вдруг… цыпленочек, – искренне удивилась Инна и задумчиво потерла переносицу, пытаясь осознать неосознаваемое.
Лена внимательно вгляделась в Аллу. «Глаза по-прежнему огромные и синие. Они того глубокого темного таинственного оттенка, какой бывает в драгоценных камнях сапфирах или в чистой бездонной реке. Очки придают ей фантастический вид. На самом деле Аэлита. Разрез глаз особенный, удлиненный. Похоже, это результат сильной близорукости, но, тем не менее, он ее украшает».
– И когда прошел период душевных бурь, когда чувства притупились, он все равно оставался ласковым, нежным, понимающим, заботливым. В наших отношениях было столько теплоты. Я любила его, но не сразу оценила его тонкую душу. С годами научилась его по-настоящему уважать. Нервное желание утвердить себя в семье сменилось ласковым покоем. И только тогда мы стали единым целым. А сначала мне трудновато было признаваться в своей неправоте. И он не сразу, постепенно открывал мне свою бесконечно прекрасную душу. Мудрый, сдержанный был. Он – моя главная награда в жизни. Только когда в моей жизни появился Саша, я стала настоящей, полной, самодостаточной. Он говорил, что есть базовые вещи, которые надо обязательно пропускать через себя, а есть те, на которые не стоит обращать внимание… Хотя обычной логикой и здесь не обойтись…
Женщины слушали откровение затаив дыхание, не желая пропустить ни единой мысли. Они понимали, что в рассказе Аллы нет любования собой и она не грешит преувеличениями.
«Рассказывает нам рождественскую сказку. В ее красивой мозаике, наверное, тоже недостает многих кусочков», – недоверчиво подумала Инна.
– Кажется, Гете утверждал, что в семье один должен быть молотом, другой наковальней. Ну, что-то в этом духе. И с таким лозунгом он строил свою семью? Наверное, он был человеком крайностей, – тихо и задумчиво произнесла Жанна.
– Чем старше мы становились, тем более трепетной становилась Сашина нежность и забота, боязнь потерять меня. Он всегда с радостью возвращался в свою семью-крепость. Семья не тяготила его, не умаляла его свободы, чего так боятся многие мужчины. Счастлив был в ней.
– И этот его стимул носил имя Алла! – величественно произнесла Инна и тут же получила от соседки по столу чувствительный толчок локтем под ребро.
«Алла властвовала в спокойном сознании силы своей любви. Моя свекровь добивалась внимания мужа мелочной сварливостью, капризами. О любви она, видно, знала только понаслышке. А что давали мои бесплодные усилия любви при беспримерном легкомыслии Федора?..» – грустно думала Эмма.