Вкус жизни
Шрифт:
Под влиянием алкоголя в нем просыпались самые худшие свойства его натуры: злость и дикое бессмысленное упрямство – пусть мне во вред, но только не по-твоему. И когда он входил в «штопор», ничего уже поделать было нельзя. Разве я давала ему повод так вести себя со мной? Вот так и жила ожиданием: что опять учинит, что еще стрясется. Спасать из драки с поножовщиной – дело не для слабонервных. Хотела жить просто и мудро, а получалось черт знает что. В общем, сплошные неудачи и сожаления. Неприятности сыпались на меня как из рога изобилия. Нахлебалась я этого добра вдоволь. Бывало, говорю Диме: «Жизнь
– Ты не перестаешь меня удивлять. Редкостное великодушие. «Она его за муки полюбила, а он – из состраданья к ней», – не то сочувствуя, не то иронизируя, пропела Инна. И добавила решительно:
– Я бы так впаяла ему!
– Так ведь жалела. Хорошего человека жалко, а плохого еще жальче.
– Странная логика.
– Один жалеет снисходительно, посмеиваясь, а другой – сердцем, – вздохнула Жанна.
– Да уж точно. Поначалу Дима стал для меня нечаянной радостью. Я была по-дурацки беззащитно влюбленная и счастливая. Первый год мне казалось, что он вписался в мою жизнь, как будто в ней и был. Во взгляде невинность, скромность, а на поверку оказался… Он и сына моего приветил. Решила: сроднились, говорим на одном языке. Дочь ему родила. Надеялась, что наш общий ребенок – пропуск в новую жизнь. Думала, вот оно счастье… не за горами, рядом.
Поздно спохватилась. Задумалась: где и в чем напортачила? Какова его истинная сущность? А моя? Может, он тоже верил, что, женившись, изменится, но не выдержал испытания? Возобладала над ним водочка, и стал он предаваться сомнительному удовольствию. Когда перед человеком становится выбор, допустим, пить или не пить, только тогда он проявляется по-настоящему… Душа у него чувствительная, но неразвитая, вот в чем беда. Оттого-то и пил. Невольно поверишь словам мудрого Конфуция: «Если человек не учится, природа его увядает». Вот и держалась моя семья на честном слове.
– На твоем, – уточнила Жанна.
– Бывало, ноет: «Что мне делать?» «Ответ в тебе самом», – отвечала я однозначно и жестко. А сама стонала от злости, усталости и обиды.
– Застрекотала как сорока. Заплачь еще. Разве не было в Дмитрии уже с самого начала чего-то, вызывающего беспокойство? – спросила Инна, испытующе сощурившись. – Что мнешься? Выкладывай как на духу, не напускай на себя таинственность.
– Был один странный, несуразный случай до замужества. Но смотря как на него посмотреть. Неприятная мысль, правда, слабо пробрезжила, но не насторожила. Не бросилось это происшествие мне в глаза, не резануло по сердцу. Подумала: нелепое недоразумение. И память будто отшибло. Влюблена была. Какие уж тут трезвость мышления и расчет, – усмехнулась Лиля. – А в нем оказался скрытый порок и еще много чего плохого заложено. Все началось…
– Не началось, а проявилось, – поправила ее Инна.
– Отсюда трагические повороты, неожиданные выверты. Сам не жил и другим не давал. И полетела в тартарары моя несокрушимая вера в «высшей степени порядочного человека», коим я его себе нафантазировала.
– Несчастным быть много легче, чем счастливым, – усмехнулась Лера. (О ком это она?)
– Говорят, недостатки
– Скорее вызывают сочувствие.
– А почему не отторжение?
– Предназначение женщины – жалеть.
– А для мужчин наши недостатки – это платформы, по которым они стремятся подняться выше нас. И все потому, что они эгоисты.
– В них заложено стремление повелевать. И мы должны у них этому учиться, – сказала Инна.
– А я, помнится, наивная, в первый год замужества уговаривала его: «Не очень налегай на вино, это вредно, можно ступить на скользкий путь. Мол, в праздник – куда ни шло, а в будни ни-ни». Не внял моим советам. Не мне тебе рассказывать, сама все понимаешь… И почему мы так быстро умираем в тех, кого любим, даже когда всю любовь и все свои силы им отдаем? Ведь и он любил…
«Сегодня Лиля в ударе. С чего это ее так развезло? Будто под Кириным кровом ожили былые дни, вскрылись давно зарубцевавшиеся раны», – удивилась Галя.
– Он находил себе оправдания, вместо того чтобы исправляться? Мол, в жизни мало что зависит от меня, больше от предлагаемых обстоятельств. Да? И ты шла на уступки? – спросила Жанна.
– Он даже не пытался понять, что делал неправильно и почему.
– Ум – духовные глаза человека, а разум – его интеллект. И эти компоненты имеются в нас в разных пропорциях. Бывает, что ум есть, а разума ни на йоту.
– Ха! Как умно! Я плыву, – фыркнула Инна, театрально подняв глаза к потолку.
– Ко всему прочему скрыл, что пьющий. Этот факт явился для меня полной неожиданностью. Целый год трезвый ходил вокруг меня кругами, как телок, привязанный на кол за веревку. Я успела свыкнуться с ним, привязаться душой… Подставил. Совершенно немыслимо, постыдно врал. Хорохорился, похвалялся… Остатки жалкого запоздалого тщеславия!.. А я верила и горбатилась на него. Вот в чем моя обида. Потом, как и с первым мужем, рассудок конвульсивно сопротивлялся осознанию ошибки. Болезненно отмахивалась от реальности. И он не пытался вникнуть в суть наших разногласий. Его все устраивало. Ему много не надо было… В таком непотребном виде являлся, в таком диком обличье…
«Лиля всегда умела приписывать людям добрые поступки там, где этим и не пахло», – огорчилась за подругу Лена.
– А я ведь, когда искала мужа, далеко не всех подпускала к себе, предпочитала людей неординарных. На эрудицию и поймалась. Умел красиво говорить. Трепло и только-то, пустая балаболка. Целый год с независимым видом курлыкал надо мной, уговаривал, видимость создавал. Вот и проследовала в его мнимый рай. А потом он все вокруг себя крушить стал… Почему бы и нет? Ха! За чем дело стало!..
Слова на поверхности, а что у каждого из нас внутри? У одних огонь, а у других лед, который они пытаются растопить с помощью горячительных напитков. Но ведь, глядя на него, нельзя было понять, что он алкоголик. Роковую оплошность совершила. Все проблемы переплелись и стянулись в тугой узел. Утратила я романтические иллюзии по отношению к Дмитрию. Поперек горла стали мне его дифирамбы… И все равно хотелось иногда напомнить ему, как мы пребывали в небывалом волнении, как испытывали необъяснимую и неведомую прежде нежность: «Ведь было же! Было. Признай!»