Влас Дорошевич. Судьба фельетониста
Шрифт:
И вы подорвете веру рабочего:
— Только с социализмом мы что-нибудь выигрываем. Без социализма мы только проигрываем» [1117] .
Эти мысли представляются ему настолько важными, что он вскоре повторяет их: «Вы хотите бороться с революцией?
Прекрасно.
В таком случае каждый раз, когда поднимается вопрос справедливости, берите его в свои руки.
Не отдавайте монополию на дела справедливости революционерам.
Господа! Ведь о справедливости, о правосудии мало говорить в Думе.
1117
Анархисты/Там
Надо проводить их в жизнь» [1118] .
И, как и в самом начале века, когда вступался за невинно осужденных, он бросается в бой, чтобы собственным примером показать, как следует бороться за справедливость. Весной 1912 года нашумело дело гимназиста Рапопорта, разбиравшееся на судебном процессе, возбужденном в связи с убийством 23 апреля 1906 года екатеринославского генерал-губернатора В. П. Жолтановского. Покушения на крупных деятелей администрации, министров, губернаторов, которые проводила боевая организация эсеров, следовали одно за другим, и власть буквально обезумела в стремлении во что бы то ни стало схватить убийц. Между тем на их след далеко не всегда удавалось выйти даже опытным сыщикам. Поэтому нередко хватали тех, кто «оказался поближе», только для того, чтобы отчитаться перед начальством — виновные наказаны. Так был схвачен и временным военным судом 21 февраля 1909 года признан виновным по делу об убийстве Жолтановского имевший контакты с харьковским эсеровским комитетом ученик екатеринославской торговой школы Л. Рапопорт, которого вынудили к самооговору. Учитывая, что ему было всего 16 лет, смертную казнь через повешение заменили двенадцатилетним тюремным заключением.
1118
Дело Рапопорта//Там же, 1 апреля.
Целые дни Дорошевич проводит в зале суда, встречается со многими свидетелями, собирает подробности, детали, факты. Все они свидетельствуют об одном: осужден невинный. Более того, удается обнаружить сведения, выводящие на след подлинных убийц, среди которых был уроженец Пятигорска, хулиган, тапер в местных домах терпимости Александр Чалов, известный под кличкой «Сашка Чалый». В связи с этой информацией на публикацию в «Русском слове» обратили внимание в департаменте полиции. Чалов был арестован, но в освобождении Рапопорта подвижек не произошло. Дело несколько раз возвращалось на доследование, и тем не менее, согласно справке департамента полиции от 17 мая 1913 года, «новых данных не добыто».
Дорошевич понимает, что сегодня еще важнее, нежели десять-двенадцать лет назад, когда он занимался делами Скитских, Золотовой, Тальмы, доказать, что возможно торжество справедливости. Потому что слишком много зла накопилось и все выше вздымается волна общественного негодования, которая может разрушить все попытки вымостить дорогу к нормальному, демократическому государственному устройству. С пафосом, в котором слышится отчаяние, он провозглашает, обращаясь к властям:
«Будем бороться.
Вы — за букву, мы — за живого человека.
Борьба только тогда и получает интерес, когда она трудна.
Вы говорите, что в России:
— Правда не может восторжествовать над буквой закона.
„Так было, так будет“.
Мы говорим:
— Может.
„Так“ не будет.
<…>
Мы сделаем все, чтобы доказать вам, чтобы доказать русскому обществу:
— Где правда.
Что она сидит в тюрьме вместе с мальчишкой Рапопортом.
Не вся Россия потонула в ленской крови и грязи. У нас найдутся союзники среди общественных деятелей.
Мы сделаем все, что только можно, чтобы заставить торжествовать эту унылую особу — Истину» [1119] .
Но времена изменились. То, что удавалось
1119
На кладбище//Там же, 15 апреля.
Это древняя старообрядческая начетчица, считающая всякое „торжество“:
— Грехом.
Это суровая свекровь в стиле Кабанихи.
Это старых времен десятипудовая замоскворецкая купчиха.
Рыхлая и болезненная.
Заставь-ка ее, подлую:
— Торжествовать!» [1120]
Не удалось заставить изменить приговор в деле Рапопорта. Тяжелое впечатление оставил и оправдательный приговор по делу Бейлиса. Этот процесс (проходил в Киеве в 1913 г.), всколыхнувший Россию и получивший резонанс на Западе, должен был, по замыслу высшей власти, сыграть особую роль в дискредитации «революционной крамолы». В радикальных антигосударственных организациях, в том числе эсеровско-террористских, принимало участие немалое число евреев, которых привели туда и протест против «черты оседлости», и вера во «всемирное социалистическое братство», и национальный темперамент. Обвинив приказчика киевского кирпичного завода Менделя Бейлиса в убийстве мальчика Андрея Ющинского с целью использования христианской крови в иудейском религиозном обряде (этот навет имеет давнюю традицию), высокие чины прокуратуры и Министерства юстиции вместе с близкими к ним черносотенными кругами надеялись таким образом отвести поток общественного недовольства, направив его в привычное антисемитское русло.
1120
Две жизни//Там же, 1914, 9 января.
Но присяжные вынесли оправдательный приговор, ставший, по словам активно занимавшегося этим делом Владимира Короленко, «катастрофическим провалом темной ритуальной кампании». Вместе с тем писатель отметил «неопределенность и сбивчивость первой части вердикта». «Русское слово» подробно освещало ход процесса, это делали несколько судебных хроникеров газеты, поскольку объем информации был велик. Дорошевич, выезжавший в Киев, выступил со статьей «Тяжкое оправдание», в которой особо остановился на том, что Короленко назвал «неопределенностью и сбивчивостью» в судебном решении:
«Кошмар перешел в сумбур.
Кошмарное дело закончилось сумбурным приговором <…>
Но приговор должен быть приговором.
Ясным, определенным.
А не „таинственными намеками“ <…>
А перед нами приговор, в котором звучит уклончивый ответ обывателей <…>
Невиновного человека им жаль погубить, а что они кидают подозрение, из-за которого придется, быть может, страдать еще не одному такому же Бейлису, как этот, по их убеждению, ни в чем не повинный человек, — до этого они возвыситься не могут <…>
Все дело, где в обвинительном акте говорилось обо всем, кроме подсудимого, где обвиняемый был привлечен без всяких оснований, где предварительное следствие производилось на суде, дело, куда внесли столько противоречий, истерических выкликов, кликушества, где говорилось столько лишнего, ненужного, вздорного, — все это превратилось в такой сумбур, что и вывод из этого дела получился сумбурный.
В этом деле получилось то, к чему все время и стремились.
С самого начала гг. правые, которые вели это дело, объявляли прямо: