Влюблённые в театр
Шрифт:
– Это не важно. Нет такой роли. Когда я пришёл в театр на левом берегу Днепра, мы как-то разговаривали с Эдуардом Марковичем Митницким про роль Фёдора Протасова. Может быть, со временем… Не знаю, как эта пьеса сегодня будет звучать. Но тут нужна режиссура. Вдумчивая, нежная режиссура. Просто какую-то ерунду делать, это можно было в юности, в молодости, а теперь уже нельзя. Ты же не знаешь, сколько тебе отпущено. Хоть я и не верующий, а все мы под Богом ходим. А так, если вдуматься, жизнь проходит, но актёру необходимо что-то сделать, сыграть, он может, он должен…
Бориса
Гамарник К. Четыре роли Бориса Романова.
Український театр – 1993 – № 6 – С. 17–18.
Ксения Гамарник. Театр одного Вольтера
Портрет актера в одной роли
В темноте слышится громкий тревожный ритм. Что это – музыка или удары больного сердца? Занавес начинает медленно подниматься, но вдруг неожиданно замирает, как будто сломался подъемный механизм. Сквозь узкую горизонтальную щель видна фигура человека в белом одеянии, который неподвижно лежит на авансцене. Бледное восковое лицо с закрытыми глазами, неловко вывернутая рука, неудобная поза небрежно брошенной тряпичной куклы – кажется, что этот человек мёртв.
Китаец в чёрном шёлковом балахоне, вероятно, слуга, суетится около хозяина, трогает лоб, вливает в рот какое-то снадобье. Движения слуги торопливы, однако привычны. Видимо, болезнь хозяина не стала для него неожиданностью.
С помощью слуги хозяину удается кое-как приподняться, и занавес, дрогнув, снова начинает идти вверх. Некоторое время человек в белом сидит на полу, преодолевая слабость. «Ничего, ничего, – говорит он, – Как бы там ни было, всё идет к лучшему… Всё идет к лучшему!».
Наступает мгновенная темнота, а когда свет вспыхивает снова, китаец выскальзывает из своего черного балахона как бабочка. Оставшись в костюме, который напоминает наряд пасторального фарфорового пастушка, он начинает танцевать под музыку увертюры, а хозяин, устроившись на верхней ступеньке библиотечной лестницы, с увлечением следит за танцем слуги и подпевает мелодии. Затем он усаживается за письменный стол, энергично засучивает широкие рукава ночной сорочки, хватает гусиное перо и торжественно опускает его в чернильницу…
Так начинается спектакль «Кандид», поставленный в Киевском театре русской драмы им. Леси Украинки режиссёром В. Петровым по мюзиклу Л. Бернстайна. Таким предстает перед зрителями заслуженный артист Украины Е. Смирнов в роли Вольтера, по мотивам философской повести которого «Кандид или Оптимизм» и был создан мюзикл.
Подзабытый французский философ на протяжении трех часов создает на сцене одну из своих прославленных повестей.
Казалось бы, что может быть скучнее?
Однако… Однако на протяжении всего спектакля на сцене – карнавальный вихрь перевоплощений и переодеваний, удивительных событий и головокружительных приключений.
Декорации ласкают взгляд зрителя, утомлённого сценическим аскетизмом «бедного театра». Место действия – уютная библиотека учёного с её классическими приметами – ряды книжных стеллажей, письменный
Когда Кандид раскачивает малютку-корабль, невольно вспоминается иллюстрация из книги о путешествиях Гулливера. Злой философ Свифт играет масштабами, но высокие страсти и мелкие пороки не становятся меньше или огромнее у малышей из Лилипутии или великанов из Бробдингнега.
…Итак, Вольтер начинает свою повесть, почти мурлыкая от удовольствия. Он импровизирует: «В Вестфалии… в замке барона Тун-дер-тен-тронка…» – произносит он медленно, громоздя один труднопроизносимый слог на другой, как будто строит башню из кубиков. Останавливается, удивляясь и радуясь, как ребенок, что ему удалось придумать такое заковыристое имя. «…жили четверо молодых людей…».
По мере того, как Вольтер творит, герои его фантазии – Кандид, дети барона Максимилиан и Кунигунда и служанка Пакета – появляются в кабинете писателя и начинают существовать – громко и энергично.
И сам Вольтер, время от времени небрежно накинув на себя какое-то одеяние, скорее, не костюм, а знак временного перевоплощения, погружается в собственный рассказ, как пловец в воду.
Из роли Вольтера, как из матрёшки, Евгений Смирнов извлекает роли поменьше – похотливого оптимиста Панглоса и коварного губернатора Картахены, жадного Восточного хозяина и загадочного Дервиша, и, наконец, мудрого Крестьянина.
Таким образом, актер Смирнов играет роль философа Вольтера, а Вольтер примеряет на себя маски своих персонажей. Философ находит для каждого персонажа неповторимый рисунок роли, но во всех ипостасях просвечивает его саркастическая и лукавая улыбка.
Возможно, каждый герой повести, которым оборачивается Вольтер – это его двойник, отражающий ту или иную особенность характера фернейского мыслителя.
Метаморфозы происходят молниеносно: Вольтер надевает камзол и докторскую шапочку с кисточкой, которая повисает у него перед самым носом, и перед нами предстает доктор Панглос – бодрый оптимист лейбницевской ориентации, мудрый наставник молодежи и ценитель женских прелестей.
Преподав урок своим четырем подопечным и прыгнув в постель к Пакете, разумеется, только для того, чтобы заняться экспериментальной физикой, Панглос снова становится Вольтером и продолжает свой рассказ про судьбу Кандида.
Все складывается просто замечательно. Кандида выгнали из замка. Что с ним будет дальше? «А теперь начнётся история другая!», – обещает Вольтер, и глаза его сияют от удовольствия.
С таинственным видом он выпускает на сцену двух вояк-вербовщиков, которые начинают заманивать Кандида на военную службу. Чтобы лучше видеть, что происходит, Вольтер забирается на кресло с ногами, тянет шею, подпрыгивает от азарта и возбуждения и, увлекшись происходящим, даже машет из стороны в сторону подолом ночной рубашки, как дива, танцующая канкан.