Влюблённые в театр
Шрифт:
К величайшему удовлетворению автора, события принимают всё более трагический оборот. Философ что-то выплескивает в камин и там вспыхивает зловещее багровое пламя. Сизый дым окутывает сцену.
То молитвенно складывая руки и поднимая очи горе, то хватаясь за голову, Вольтер описывает беды, которые выпали семье барона. И снова Вольтер становится доктором Панглосом. Прямо из руин разрушенного землетрясением Лиссабона Панглос попадает на аутодафе.
Уже у виселицы, с петлей на шее, неисправимый оптимист провозглашает с комическим пафосом речь во славу университетской науке. Произнося эту короткую тираду, Смирнов с блеском пародирует
Наконец, верёвка затянута. На ней качается гипсовый бюстик Вольтера со сложенным в саркастическую усмешку ртом. Он смеется надо всем и надо всеми.
Однако существование в одновременно смешной и трагической стихии собственной повести не проходит для автора бесследно.
В Испании инквизиция казнила не только живых еретиков, но даже «казнила» останки умерших еретиков, не доживших до колесования или сожжения на костре. Казнила и проклинала души покойных. Буффонная казнь гипсового философа в спектакле предстаёт отражением подлинной биографии Вольтера. Всю жизнь его преследовали церковь и государство. Французский парламент постановил сжечь «Философские письма». Они и после смерти, как инквизиторы, не оставили Вольтера в покое. Церковь отказала скончавшемуся патриарху эпохи Просвещения в христианском погребении и его пришлось хоронить тайно… Лишь тринадцать лет спустя его останки торжественно перенесли в парижский Пантеон.
Карнавальная смерть Панглоса обернулась для Вольтера приступом слабости. Неожиданно выяснилось, что он мастерски играл не только своих персонажей, но и самого себя – блестящего философа с жалом скорпиона, человека с бесконечными переменами в выражении лица, которые отражают все мыслимые оттенки иронии и сарказма. Вольтер-Смирнов сбросил маску Вольтера, потому что у него больше не осталось сил играть. Исчезли все его комические гримасы и насмешливые интонации. На сцене – обессилевший, бесконечно больной человек. Он уже был таким в самом начале спектакля. Теперь смерть снова напомнила ему про то, что она всегда неподалеку.
«Зачем был создан этот свет?», – печально спрашивает Кандид. «Чтобы лишать людей разума», – устало бросает Вольтер, проводя рукой по лбу.
Через минуту, преодолев слабость, он стремительно поднимается и снова начинает энергично двигать сюжет своей повести. Опять он торопливо пересекает сцену в разных направлениях. Плечи горбятся, ночная рубашка соскальзывает с плеча, тапочки шлепают пополу. Философ вездесущ и отовсюду с неослабевающим интересом наблюдает за своими героями.
Во время встречи Кандида и Кунигунды Вольтер сперва стыдливо отворачивается, чтобы не мешать влюбленным, однако любопытство побеждает, и он начинает жадно следить за молодыми людьми сквозь перекладины лестницы. Затем с трудом отрывается от этого занятия, отворачивается, и, заложив руки за спину, идёт прочь с нарочито равнодушным видом.
Пока счастливый Кандид отплывает с Кунигундой в Новый Свет, Вольтер мысленно переносится в солнечную Картахену и некоторое время воинственно, как тореадор, потрясает костюмом губернатора. Затем, натянув зеленое одеяние и полосатый колпак, Вольтер-губернатор Картахены важно осматривает новых рабынь – ими по прихоти автора оказались Пакета и переодетый брат Кунигунды Максимилиан. Выбрав Максимилиана, губернатор кружит вокруг него, как ястреб, осторожно подкрадывается, похотливо покачивает бедрами, ощупывает грудь «девушки».
«А в это время…», – Вольтер как будто выпрыгнул из губернаторского наряда
Наверное, именно такими услышали Дон Жуан и донна Анна шаги Командора. Это – шаги неумолимого Фатума. С его приближением становится видно то, что пряталось в самых потаённых уголках души.
Вероятно, перед глазами умирающего предстает то, что не ведомо живым. Свет выворачивается наизнанку, выявляя свою ночную фантомную сторону. В ирреальности больного подсознания философа преданный Кандид, любящий и нежный, наотмашь бьет Кунигунду по лицу. Если на свету пламенеет любовь, то в тени притаилась ненависть.
Невидимая смерть медленно склоняется над Вольтером. Она уже напоминала о своем присутствии. Кажется, теперь наконец наступил её час. Но вдруг ещё можно получить отсрочку и завершить повесть? Вольтеру удаётся дотянуться до колокольчика, и верный китаец спешит с лекарствами на помощь. Философ делает знак и Лю помогает ему снова облачиться в одеяние губернатора. Оживают замершие персонажи, кружится колесо фортуны, снова идет игра, снова Вольтер играет судьбами своих героев.
Продолжается существование Вольтера в двух измерениях – в реальности писательского кабинета и в стихии его повести. Потребность играть вошла в плоть и кровь философа. И даже то, что эта бесконечно напряженная игра может обернуться смертью, не останавливает его. Вольтер с наслаждением продолжает примерять маски Восточного хозяина, Дервиша и Крестьянина, постепенно подводя своих героев к простому и мудрому выводу: «Каждый должен растить свой сад».
Жанр мюзикла означает, что образы действующих лиц достаточно условны, это роли-маски. Кандид, как заявлено в повести и в программке – «простодушный юноша», а Кунигунда, соответственно, – «прелестная девушка». Доверчивый Кандид (В. Борисюк или Д. Лаленков), жизнерадостная Кунигунда (О. Сумская), самодовольный Максимилиан (О. Бондаренко), игривая Пакета (Н. Кудря), верный китаец Лю (Л. Сомов), энергичная и предусмотрительная рыжеволосая Дуэнья (Н. Кондратовская) – все они только химерные персонажи вольтеровских видений. И только Е. Смирнов создает неповторимый и многогранный образ, превращает роль Вольтера, автора, рассказчика, роль по сути своей резонерскую, в центральный образ спектакля, к которому постоянно приковано внимание зрителей.
Именно прекрасная игра Смирнова придаёт спектаклю ту глубину, которую задают мысли великого просветителя. Его блестящее исполнение словно искрится брызгами виртуозных импровизаций. В каждом спектакле его философ – немного другой. Мгновенные перевоплощения поражают и захватывают. Вольтер Смирнова – это человек тысячи лиц, бесконечно разнообразных интонаций, настоящий человек-театр. Можно сказать, что спектакль «Кандид» – это «театр одного Вальтера».
Гамарник К. Театр одного Вольтера. Портрет актёра в одной роли.