Влюбленный астроном
Шрифт:
– Да, вы правы, мастер кок. Всякая вещь от Бога.
Тут корабль вдруг качнуло, и деревянный поднос выскользнул из рук Гийома. Рыбина, оказавшись на палубе, подпрыгнула, перелетела через борт и исчезла в морских волнах.
– Господь пожелал спасти свое творение, – сказал Гийом.
– Похоже, что так, сударь.
– Спасибо, что показали мне это удивительное создание, мастер кок.
– Такова моя наука, сударь. Я знаю земных и морских тварей и уважаю их.
– Вы добрый человек, мастер кок. А кто такая Мари? – спросил Гийом.
Кок перевел взгляд на свое мощное мускулистое плечо, которое в обхвате было толще, чем нога Гийома.
– Это моя возлюбленная, – взволнованно выдохнул кок.
– По-моему, это очень красиво, – сказал Гийом.
– Что именно, сударь?
– Чернилами на всю жизнь запечатлеть на своем теле имя любимой женщины. Как вы полагаете, не следует ли и мне поступить так же?
– Сударь! – вскричал кок. – Человек вашего положения не носит татуировок!
– Что ж, – кивнул Гийом, –
Тот сунул руку в карман кожаного фартука и извлек из него осколок метеорита:
– Как вы и советовали, я подарю эту частицу звездной пыли своей Мари. Сделаю из нее чудесную заколку, которая украсит ее прическу.
* * *
Гийом Лежантиль не был безвестной личностью. Интернет быстро просветил Ксавье относительно эпичного путешествия астронома, который преодолел множество опасностей, но так и не сумел своими глазами наблюдать транзит Венеры. Судьба как будто смеялась над ученым – с таким упорством и столь изобретательно, что его история, не будь она подлинной, могла бы послужить сюжетом для иронической сказки о фатальном невезении. По итогам своих странствий астроном издал объемистый труд в двух томах, каждый на сотни страниц, под названием «Путешествие по Индийскому океану, предпринятое повелением короля по случаю прохождения Венеры перед диском Солнца». Ксавье заказал себе его через интернет.
Он вернулся на балкон к начищенному телескопу, который теперь сверкал, как новенький. Небо сияло голубизной; за редкими облачками, висящими над крышами домов, пряталось солнце, но луны, как иногда бывает днем, видно не было. Ксавье крутанул колесико треноги, поворачивая окуляр телескопа к себе, чтобы проверить рабочее состояние астрономического инструмента, созданного двести пятьдесят лет назад. Он прижался правым глазом к латунному кружку и зажмурил левый. Первым, что он увидел, были парижские крыши и женщина, стоящая у себя на балконе. Для точной доводки изображения сбоку имелась удобная круглая ручка, и качество картинки оказалось превосходным. Женщина находилась через несколько домов от Ксавье, и невооруженным глазом он в хитросплетении металлических крыш, окон, каминных труб и антенн, какими утыканы городские здания, не рассмотрел бы даже ее силуэта. Телескоп открывал поразительные возможности: Ксавье видел женщину, как видел бы свою соседку по дому, стоящую во дворе в десятке метров от него. Брюнетка, волосы по плечи, овеваемые легким ветерком… Она стояла, облокотившись о парапет железного балкона, словно глубоко о чем-то задумалась. Лет сорока, то есть примерно ровесница Ксавье. В левой руке она держала какой-то белый прямоугольник. Что именно, Ксавье не мог разобрать, но предположил, что это лист бумаги. Она стояла с таким сосредоточенным и одновременно отстраненным видом, какой бывает у курильщиков, когда они, облокотившись о край балкона, затягиваются сигаретой – с взглядом, устремленным куда-то вдаль, и загадочной улыбкой на губах. Правда, она не курила. Но вот она пошевелилась и разорвала надвое листок – очевидно, письмо. Белые половинки улетели, подхваченные ветром. Женщина повернулась, ушла с балкона и закрыла за собой дверь, исчезнув в полумраке. Ксавье еще несколько секунд не двигался, приклеившись глазом к латунному окуляру, но разглядеть фигуру женщины в глубине квартиры так и не смог. Она жила на шестом этаже. Судя по всему, на лестничной площадке располагалось две квартиры, потому что на соседнем балконе, впритык примыкающем к первому, стояли горшки с цветами – геранями и розовой сиренью. Ксавье давно заметил: если парижанин любит цветы, он держит их на всех своих балконах. Но на балконе брюнетки никаких цветов не было. Он чуть опустил телескоп и этажом ниже увидел мужчину лет тридцати в голубой рубашке и галстуке с ослабленным узлом. Тот курил и разговаривал по смартфону. Наверное, мужчина работал удаленно, из дома, и сейчас устроил себе перерыв. Ксавье еще подкрутил линзы и направил объектив на ближайшую крышу: на ней рабочие меняли металлическую кровлю. Похоже, светловолосый коротышка в чем-то не соглашался с высоким бородачом: оба оживленно спорили. Или ссорились? Не сошлись по вопросу о результатах последнего футбольного матча? Блондин вдруг положил на крышу свои инструменты метрах в десяти от коллеги и повернулся к нему спиной. Тот пожал плечами. Ксавье перевел объектив на каминную трубу в нескольких домах дальше. На ней сидел голубь. Он в тот же миг сорвался и улетел, а на его место немедленно опустился другой. Ксавье подкрутил резкость и рассмотрел птицу внимательнее: коричневатая окраска, оперение с голубоватой окантовкой. Птица повертела головой по сторонам и тоже взлетела, раскрыв широкие остроконечные крылья, не имеющие ничего общего с крыльями обычного парижского голубя. Никакой это не голубь. Это пустельга – хищная птица семейства соколов. По большей части они обитают в соборах Нотр-Дам и Сакре-Кёр, отправляясь на охоту в соседние округа.
Ксавье направил объектив на небо, и поле его зрения заполнила сплошная голубизна. Объектов, достойных настоящих астрономических наблюдений, в данный момент не имелось. Он надеялся, что вечером, когда Селина приведет Оливье, они смогут посмотреть на растущую луну и звезды. Его познания в астрономии оставляли желать лучшего. Он помнил, что есть Большая Медведица (созвездие в форме повозки) и еще какие-то звезды, названия которых он
«Представьте себе, что вы находитесь в приятном для вас месте. Месте, хорошо вам знакомом. Или вообразите его себе.
Рассмотрите его в подробностях. Поверните голову налево. Теперь направо. Теперь посмотрите прямо перед собой».
Ксавье лежал на диване – глаза закрыты, в ушах наушники. Он представил себе картинку, которую скачал из интернета для рабочего стола своего компьютера в агентстве, – песчаный пляж и пальмы… Он понятия не имел, где в действительности находится этот пейзаж. Явно где-то далеко. Уж точно не во Франции. Иногда он посреди рабочего дня мысленно переносился на этот пляж. Сейчас голос именно это и велел ему сделать.
«Ощутите себя в этом месте. Постарайтесь услышать звуки, почувствуйте окружающую температуру и освещенность».
Ксавье медленно двинулся по пляжу.
* * *
Песок был мелким, как мука. Море цветом напоминало бирюзу – ювелир, державший лавку неподалеку от Академии, однажды показывал ему такую. Он снял черные кожаные туфли с серебряными пряжками, стянул носки и почувствовал под ступнями горячий мягкий песок.
«Ле Беррье» причалил накануне. Настала пора проститься с капитаном де Вокуа и его командой. Остров Франции [1] стал первой остановкой на пути Гийома к Венере. Здесь ему предстояло дождаться другого корабля, который доставит его в конечный пункт его путешествия – в Пондишери. «Для меня и моего корабля было честью принимать вас у себя на борту, и я желаю вам удачи в ваших наблюдениях за звездами», – сказал капитан. Его скворец сейчас же выдал: «Прохождение Венеры!» Гийом улыбнулся и, в свою очередь, горячо поблагодарил капитана и весь экипаж. Матросы снесли на берег его вещи – главным образом сундуки с одеждой и ящики с инструментами – и перетащили их в жилище, предоставленное ему губернатором острова Франции. Губернатор принял его к концу дня, а его помощник Амедей – худощавый парень с почти наголо бритой головой, не носивший парика и когда-то служивший в королевском флоте – показал ему его апартаменты, расположенные на втором этаже большого дома, выкрашенного в светло-голубой и белый. Вдоль всего фасада шли большие балконы; жилище Гийома представляло собой анфиладу из трех просторных светлых комнат; на всех окнах и даже над кроватью под балдахином были натянуты тонкие тюлевые сетки, предназначенные для защиты от кусачих насекомых. Также астронома ждали корзина экзотических фруктов, ни одного из которых он раньше не пробовал, и клавесин. Амедей познакомил Гийома с крепким смуглокожим мужчиной, отзывавшимся на имя Туссен, и пояснил, что тот будет во всем помогать астроному во время жизни на острове и, как он выразился, «всегда будет поблизости». Гийом склонил голову в знак признательности, и мужчина молча сделал то же.
1
Ныне остров Маврикий. – Примеч. автора.
– Я должен разобрать свои сундуки и разложить вещи.
– О нет, господин академик! – возразил Амедей. – На то есть специальные люди.
Амедей упорно называл его академиком, и Гийом уже пожалел, что он больше не на «Ле Беррье», матросы которого обращались к нему не иначе как «господин астроном».
– Возможно, господин интендант, – ответил он, – но я предпочитаю заняться этим сам. Никто не будет налаживать линзы моих телескопов и никто не будет развешивать мои сорочки и жилеты. В прежней жизни я намеревался стать священником, а служители Церкви, как и солдаты, умеют самостоятельно заботиться о своем имуществе. Я сохранил эту привычку.
– Понимаю, – пробормотал интендант.
– У меня к вам одна просьба, – продолжал Гийом.
– Она будет немедленно исполнена, господин академик.
– Мне хотелось бы посетить один из ваших пляжей. Кажется, они очень красивы, а я до сих пор видел такие только на черно-белых гравюрах.
– Что ж, пора взглянуть на них в цвете, – кивнул Амедей и повернулся к Туссену.
Тот улыбнулся:
– Вы проделали сюда долгий путь, и я отведу вас на очень красивый пляж.
Голубизна и свет. Все вокруг утопало в голубизне, и вода была такой же неподвижной, как небо. Гийом бывал на пляжах Ла-Манша, куда его ребенком и подростком возили родители, и видел подступавшие к безбрежному морю песчаные дюны, по которым ветер гонял клубки сухой травы. Море чаще всего было темно-синего, местами коричневатого цвета и накатывало опасными бурунами, нестрашными только для опытных моряков. В отлив вода отступала на километры, и, чтобы добраться до кромки моря, приходилось долго шагать по влажному песку, то и дело попадая ногой в холодные как лед, тинистые лужицы. Еще через несколько десятков метров вода поднималась до середины бедер. Дальше никто не заходил. Плавать никто не умел. Все осторожничали. Потом задувал ветер, набегали волны, в небе начинали чернеть тучи, и это служило знаком, что пора возвращаться назад.