Вне пределов
Шрифт:
Его рыжеватые локоны выглядят так, будто он пытался вырвать их сегодня, вероятно, наблюдая за тем, как я перекармливаю и передерживаю его дочь. Его глаза, словно нежные объятия, такие чертовски знакомые. Как он может смотреть на меня с такой отрешенностью? Что с ним случилось, что он не помнит меня?
— Уверена, ты видел, как я заглядывала в комнату за детской.
— Это вещи с вечеринки в честь будущего рождения ребёнка, — говорит он хриплым голосом.
Я киваю, поджимая губы. Та свободная спальня от стены до
— Я так и думала. У тебя есть шесть разных детских кресел и двое качелей. Ты не думал о том, чтобы принести одно сюда и одно поставить в своем кабинете? Это было бы практично.
Я не улыбаюсь. Это не смешно. Это совершенно душераздирающе.
— Ей хорошо в кроватке, и я могу следить за ней, так зачем что-то менять?
Его тело смещается, когда он прочищает горло.
— Ну, ты мог бы, по крайней мере, поговорить с ней. Посмотреть на неё. Не знаю. Это просто идея.
— Ей и так хорошо.
Он смотрит на меня так, словно я его ученица, и его мнение не подлежит обсуждению.
Я чувствую все эти пятнадцать лет, разделяющие нас.
— Ей и так хорошо, — эхом отзываюсь я.
Морган не в порядке. Она уже четыре недели как вышла из утробы матери. Её мама умерла, и люди, которые должны были любить её, считают, что ей нужно забыть обо всём и погрузиться в бессмысленное успокоение. У меня нет доказательств, но в глубине души я чувствую, что дети тоже горюют. У Нейта есть семья, Рейчел, его коллеги и доктор Грейсон. А у Морган есть только одеяло и полбутылки молочной смеси.
Её отчаянный крик разносится по комнате. Нейт напрягается, его челюсти сжимаются. Это не просто плач, это крик о помощи. Я инстинктивно поворачиваюсь, чтобы пойти к ней.
— Оставь её. Она успокоится.
Мои пальцы сжимаются в кулаки. Это всё, что я могу сделать, чтобы не схватить его за мощную шею и не попытаться вбить в него хоть немного здравого смысла. Мне нужно уйти. Моя работа на сегодня выполнена. Но я не могу уйти. И как бы он ни был расстроен из-за меня, он не просит меня уйти, потому что не уверен, что она успокоится, а это значит, что ему придётся иметь с ней дело.
Поднять её.
Обнимать.
Успокаивать.
Любить.
Конечно, он любит её. Как он может не любить? Но почему он противится этому?
Мы стоим на одном и том же месте в течение десяти минут. Я знаю это, потому что часы на микроволновке находятся в поле моего зрения. Крики не утихают, ни на секунду.
Они усилились, как и страдание на лице Нейта.
— Я собираюсь взять её на руки. Ты можешь остановить меня физически, но я буду сопротивляться, или ты можешь уволить меня, но Я.
Я решительно иду в детскую, мое ноющее сердце готово выпрыгнуть из груди.
У няни есть точка невозврата. Это момент, когда ребёнок значит больше, чем родители-идиоты. Это момент, когда единственный способ выгнать няню из дома — уволить её, потому что она там не ради зарплаты. Это героическое желание — защитить беззащитного человека, бороться за него, когда он сам не может себя защитить. Это дни, проведённые в размышлениях о несправедливости мира, где недостойные люди получают всё, но не ценят это.
— О, моя ленивая маргаритка, — я прижимаю её к себе, пока её плач стихает.
— Почему ты так её назвала?
Я поворачиваюсь к внушительной фигуре Нейта в дверном проеме.
— Не знаю. А что? Ласкательные имена запрещены?
Я не хочу, чтобы меня уволили. Но будь он проклят за то, что такой придурок, хотя знаю, что он не такой… или не был таким раньше.
— Маргаритка11. Почему ты её так назвала?
Обхватив ладонями её крошечный затылок, я шепчу: ш-ш-ш-ш, — пританцовывая.
— Не знаю. Она много спит, поэтому я назвала её ленивая маргаритка, и это прозвище, должно быть, просто… — Я пожимаю плечами, — … прижилось. А что?
Он качает головой.
— Ничего… просто так.
Через несколько минут Морган засыпает, и я укладываю её обратно в кроватку. Нейт отступает от двери, когда я выключаю свет.
— Тебя мучают кошмары, в которых ты теряешь жену? — спрашиваю я шёпотом, когда мы оказываемся лицом к лицу в коридоре.
Нейт хмурится. Я жду, когда он ответит.
— Иногда.
— Возможно, и её тоже.
Я прижимаю ладонь к его сердцу.
Он напрягается под моей рукой.
— Я не навязываюсь тебе. Я лишь хочу напомнить, что прикосновения — это естественная потребность человека, и это один из способов выражения любви. Если бы ты не нуждался в успокоении, то не ходил бы к доктору Грейсону. — Я убираю руку. — Прикосновения — это единственный способ выражения любви, который Морган может испытывать в данный момент. Поэтому помни об этом, когда в следующий раз будешь считать часы, которые я провожу, обнимая её, пока ты на работе.
Сдерживая эмоции, которые вот-вот готовы вырваться наружу, я хватаю рюкзак и выбегаю за дверь. Пройдя несколько кварталов, останавливаюсь, наклоняюсь и упираюсь руками в колени. На глаза наворачиваются слёзы.
— Боже, Нейт. Что с тобой произошло?
Выпрямившись, смотрю на свою руку. В тот момент, когда прижала её к его груди, я почувствовала биение его сердца. Моя проклятая рука помнит биение его сердца. Как это возможно? И почему он не может вспомнить меня?
ГЛАВА СЕДЬМАЯ