Внуки
Шрифт:
Вальтер узнал, что девичья фамилия Нины Борисовны Смирновой — Гильдерман, что ее отец — профессор истории в Московском университете, а мать — преподавательница иностранных языков и живет теперь в Ташкенте. Сама она, когда немцы стояли под Москвой, участвовала по призыву комсомола в обороне столицы. Но скоро год, как она в армии, здесь, на Дону, так как пожелала работать поблизости от мужа.
— Ну, и что же? Удалось вам это?
— Конечно, тот самый майор, который погрузил вас в сани, и есть мой муж.
Поездка была приятная и занимательная, несмотря на снег и завируху; часы летели незаметно.
Остановились
Глянув в маленькое ручное зеркальце, она пригладила волосы, оправила свою серо-зеленую красноармейскую гимнастерку, сдвинула набок барашковую ушанку.
Подошел майор Смирнов, спросил, очень ли продрог Вальтер?
Так вот он, муж Нины Борисовны! Вальтер внимательно взглянул на него. Совсем молодой человек, лет под тридцать, не больше, невысокого роста, но крепкий; волосы светло-русые с рыжинкой. На твердо очерченном лице блестят ясные глаза и в улыбке открываются здоровые, белые зубы.
IV
Вася накрыл на стол: он поставил селедку с гарниром, сало и нарезанную ломтиками колбасу с салатом из кислой капусты. Майор Смирнов принес бутылку водки и сказал, указывая на жену:
— Наш врач горячо рекомендует это средство как профилактическое от многих болезней.
Она ответила ему негодующим взглядом.
Вальтер спросил, не угнетает ли каждого из них сознание, что другому постоянно угрожает опасность, разве не был бы майор Смирнов в тяжелые минуты спокойнее и решительнее, знай он, что жена находится, скажем, у матери в Ташкенте.
Нина встрепенулась и хотела ответить, но муж предупредил ее:
— Да что вы, товарищ! Разве вы не знаете, как это бывает в жизни? Когда я познакомился со своей женой, она была своенравной и гордой девушкой. Я бегал за ней, поджидал ее у института, ходил за ней по пятам, не оставлял ее в покое. А она, неприступная, если была милостиво настроена, в лучшем случае позволяла взять себя под руку. Я уже пришел в полное отчаяние от этой бесконечной канители. Наконец наступил день, когда дело решилось. И вдруг все обратилось в свою противоположность. Теперь уж она не давала мне ни одной минуты покоя, бегала за мной, ждала меня, иногда часами, не смущаясь непогодой. И вот, дорогой друг, вы видите сами: даже война и та не помогла мне хоть на некоторое время вырваться на волю.
Заместитель Смирнова капитан Алексей Котлин усмехался, слушая майора, который скорчил серьезную мину. Вместе с Вальтером они весело рассмеялись, когда Нина, в упор глядя на мужа, медленно поднялась и с возмущением выпалила:
— Чудовище! Неблагодарное чудовище!
Она сверкнула на него своими темными глазами, а он с добродушнейшим видом продолжал прожевывать кусок селедки.
Теперь Нина принялась рассказывать, как он подстерегал и преследовал ее, не давал покоя ни днем, ни ночью… Чего только не пришлось ей, несчастной, вытерпеть! И вот награда за ее добросердечие. Нет на свете более неблагодарных существ, чем мужчины. Она обратилась к Вальтеру:
— Скажите сами, разве не повезло ему, что я здесь, с ним? Ведь я не только его жена, я врач. И если с ним…
Майор, должно быть, подавился селедочной костью. Он закашлялся,
— Боже, — воскликнул он, — упаси меня от ножа жены моей!
Нина взглянула на него вне себя от возмущения, но все же не в силах была удержать улыбки: мальчишеская выходка мужа рассмешила ее. Вальтер смотрел на ее тонкое, еще совсем юное лицо. Это нежное создание оперирует тяжело раненных, перевязывает искалеченных снарядами людей? Алексей Котлин, должно быть, угадал его мысли, он шепнул Вальтеру, что Нина превосходный хирург.
За столом царило отличное настроение, и майор, веселый и разговорчивый, рассказывал всякие анекдоты о своем отце, сталинградском металлисте. Он прочел письмо «старика», полученное несколько дней назад. Перед Вальтером возник образ оригинала и чудака, от которого «мальчик», по-видимому, унаследовал немало черт характера.
Смирнов-отец во время гражданской войны дрался на Царицынском фронте против белобандитов. В свои шестьдесят два года он, литейщик сталинградского завода «Красный Октябрь», работал до последней минуты, не щадя сил. Когда машины и оборудование завода были перевезены на противоположный берег Волги, а сталинградские рабочие с оружием в руках встали на защиту родного города, они не позволили старику Смирнову остаться в Сталинграде. По решению комитета партии его чуть не насильно эвакуировали. И вот он сидит в Уральске, сердитый, обиженный старик, и с тревогой и напряженным интересом следит за событиями; он убежден, что молодежь со свойственным ей легкомыслием делает много промахов, и все оттого, что пренебрегает советами бывалых людей, как он, например.
На фронте у него было четыре сына. Оценивая военные события, он отождествлял их с деятельностью своих сыновей, одних попрекая, других хваля. Первенец его Дмитрий, старший лейтенант, артиллерист, дрался на Кавказском фронте; второй, Филипп, интендант первого ранга, работал в политотделе одной из дивизий на Центральном фронте; Борис, капитан, разведчик, воевал под Воронежем; Павел, младший, любимец отца, сражался, к величайшей радости старика, на Сталинградском фронте. Когда старик Смирнов писал сыновьям, он обращался ко всем с одним и тем же письмом, которое переписывал четырежды.
— Ваш отец, Павел Филиппович, должно быть, замечательный человек, — сказал Вальтер.
— О да, — откликнулся майор Смирнов. — Выпьем за его здоровье!
— И за то, чтобы сыновья не посрамили его, — прибавила Нина и попросила налить и ей.
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
I
Ультиматум советского командования с требованием капитуляции генералы окруженной неприятельской армии отвергли. Начался последний акт немецкой трагедии под Сталинградом.
«Железная баня современной войны»… «Стальная романтика»… «Рай под сенью мечей!» Эти и подобные фразы мелькали в голове у Вальтера. Его душила ярость. «Проклятая, бесчеловечная свора фанатиков войны, сгиньте все до единого в этом урагане стали, а заодно с вами пусть сгинут и те глупцы, которые вновь и вновь идут, как бараны, на бойню во имя лживых целей! Вот вам райское блаженство под шум стальной бури! Вот вам эстетическое наслаждение бомбежками! Пришел ваш смертный час! Околевайте же, безнадежные глупцы! Околевайте!»