Вобла в экстази, или Спецрейс для сумасшедшей Ники
Шрифт:
В мою дрёму ворвался неприятный голос невидимой Лидии – и я проснулась. Стряхнув с ног кота, я поднялась и стала подбирать шмотки. Укладывая их в шкаф, я вспомнила о копии шифровки и спрятала ту под стопкой с бельём. «Теперь всё придётся перестирывать» – равнодушно подумала я и пошла допивать молоко.
Всё это время, пока неприкаянно слонялась по ставшей чужой квартире, я томилась тревогой ожидания беды и неосознанно подгоняла её: скорей бы всё как-нибудь разрешилось! Уж лучше ужасный конец, чем бесконечный ужас! Но об этом страждала лишь
В круговороте мыслей и чувств вновь всплыл образ Михаила и в сердце ворохнулись тепло и сожаление об утраченном. Мишутка… Ласковый, щедрый, открытый… Надо бы позвонить ему… Узнать, как он сладил со своей халдой… – и, поддаваясь минутной слабости, я достала свой новенький сотовый.
– Алло? – голос Михаила был глух и безрадостен.
– У тебя всё в порядке? – тихо спросила я.
– Это ты?! – в глубоком волнении вскрикнул он. – Ты где?
– Дома, – машинально ответила я, не успев подумать о последствиях.
– Я сейчас приду! Я знаю куда! – возбуждённой скороговоркой сказал Михаил и тут же откуда-то прорезался раздражённый голос Лидии: «Никуда ты не пойдёшь!..».
Я бросила трубку и схватилась за голову: вот дура!!! Он же точно примчится! И зачем только я его потревожила? «Теперь надо снова бежать…» – подумала я и не тронулась с места. Чуткий к перепадам настроения хозяйки Тихон покинул нагретое место и растянулся у меня на коленях. И оба мы застыли.
Внезапно, в полной тишине, появился посторонний звук. Я прислушалась: кто-то копается в моём замке. Это они!!! Сняв с колен кота, я отправилась в коридор. Да. Кто-то ломится ко мне нетрадиционным способом. Ну, что ж… Значит пора отдаться судьбе.
Я распахнула настежь дверь и отступила назад, освобождая проход для гостей: вот они! Хунвейбины в мацумотовках. Наверняка, от Харлама…
И у меня от куража раздулись ноздри: привет, пацаны! Гости, блин, незваные…
Глава 9
«Гостей» было трое, и ни один из них мне не глянулся. Он что, специально дебилов набирает в свою банду? Я имею в виду «батьку» Харлама.
– Входите, пацаны, я давно вас жду, – оскалилась я хищной улыбкой, предупреждая активные бандитские действия, – проходите в комнату, отдышитесь.
Слегка ошарашенные моим любезным приёмом «хунвейбины» вошли вслед за мной в гостиную и завертели головами: должно быть удивлялись нищете такой крутой наркобаронессы.
А я разглядывала их. Все трое были довольно рослыми, но впечатления мужской силы не производили. Один из них – раскосый, сутуловатый и плюсконосый, был похож на азиата – двое других имели явно русские физиономии с курносыми носами и светлыми глазами. Объединяла их скуластость лиц и мутность взгляда. Я, не долго думая, окрестила курнопятых Ваньками: Рыжий Ванёк и Ванёк – Губошлёп.
Осмотрев
Как культурный человек и гостеприимная хозяйка, я попыталась завести светскую беседу:
– Славные у вас мацумотовки…
– Какие ещё мацумотовки?.. Что это? – неожиданно высоким голосом высказал своё недоумение Губошлёп.
– Кепочки такие… японских военных… Похожи на бейсболки. Отличие в том, что они некруглые на макушке и без дырки. Точь-в-точь как ваши.
Ваньки тупо вперились в меня мутными бельмами, а Азиат сунул руку в карман и я почему-то подумала, что он полез за пистолетом.
И струхнула. От страха меня понесло:
– И что вы собираетесь делать со мной? Насиловать или убивать? Я бы предпочла первую экзекуцию. Вдруг мне понравится. Но должна вас предупредить: у меня СПИД. И этот… как его… сифилис! И критические дни… То есть я не в форме…
Рыжий криво ухмыльнулся:
– Пацаны, по-моему, баба сбрендила.
– Нет, у неё истерика, – хмуро уточнил Азиат.
– А я бы её трахнул! – пискнул Губошлёп, – даже такую…
Его пионерская готовность надругаться надо мной, добавила мне страху и нервозности:
– Пожалуйста, пожалуйста! Но попрошу не по заднице. Она у меня маленькая и нежная.
– А по голове? – поинтересовался Рыжий.
– Да сколько хотите! – расхрабрилась я. – Не бойтесь, мозгами не заляпаю. Башка у меня абсолютно пустая… С умной-то головой я бы давно толкнула вашу наркоту и наняла бы роту киллеров. Даже три: по роте на каждого из вас.
– Она в улёте, – предположил Губошлёп.
– Нет, она не удолбленная. Она в истерике, – настаивал на своём Азиат. – Баба всё же, как ни хорохорься… – и он хмуро бросил мне: – Заткнись и собирайся. Поедем кататься.
Я посмела возразить:
– А если я не хочу кататься с вами?
– Заставим! – начал раздражаться Азиат.
И я разозлилась. Крепко упёрлась в пол своими гавиками тридцать пятого размера и подбоченилась:
– Даже не пытайтесь! – в эту минуту я вспомнила бабушкину теорию о чисто русских оберегах и широко раскрыла рот: – А вообще, джентльмены, позвольте вам сказать следующее: все вы, широкезы, редкие мудаки!..
И это было самое приличное определение из сказанных мною в последующей за ним тирады. Чего только не сплела я в своём ожерелье «оберегов»! В моих перлах были и мзда на блюде с голубой каёмочкой, и хрен неогородный, и кони с мошной и залюбленная в разных позах мать ублюдков, стоящих предо мною, и та же самая мать помянутая много раз всуе и в соседстве с Господом и всей поднебесной ангельской иерархией, и, само собой, хмыри нетрадиционной ориентации, и дятлы в помеси с ежами и много других уродов племени недочеловеков. Я изрыгала ругательства не меньше пяти минут, причём первые три минуты ни разу не повторилась в выражениях.