Вобла в экстази, или Спецрейс для сумасшедшей Ники
Шрифт:
Распрощавшись с тётей Мусей я кинулась на шею к Михаилу:
– Ничего они у меня не нашли, Мишенька! После ремонта я дома ещё не была, так что там даже отпечатков моих нет. Только строителей…
Михаил обхватил меня одной рукой за талию, а другую спрятал под подол тельняшки:
– Ты ещё не замёрзла, зайка? Я бы тебя погрел…
Шлёпнув «мишку» по шаловливой лапе, я сообщила ему на ухо большой секрет:
– Потерпи, дорогой! Копи силы для ночи… Сегодня я вся в адреналине. Боюсь, у меня со страху будет бессонница и тебе придётся долго-долго
– Не волнуйся, укачаю… – пообещал Михаил. – А до ночи что будем делать?
Я стала загибать пальцы на руке:
– Ещё два звонка, потом будем писать информацию про Челнокова, потом пить кофе с коньяком и мараковать над шифровкой мафиози, потом кое-что обсудим…
– А потом будет, наконец-то, ночь и я уложу свою зайку спать! – перебил меня Михаил.
Разминка нежными поцелуями придала мне бодрости духа для разговора в бабушкой. Она тоже, как и сердобольная соседка, сразу схватила трубку и обеспокоено выдохнула:
– Ника, ты?!
– А кто же ещё? Или тебе женихи без конца звонят? Ба, ну ты чего замолкла? – бабуля, как всегда, выплеснула своё волнение непечатным словом и я засмеялась: – Ба, ты опять материшься? Там у моего Никитки уши не опухли?
– Я не такая отпетая хабалка, чтобы сквернословить при ребёнке! – обиделась бабушка. – У Вовчика он. Они с ним в шашки играют. В Чапаева. И ты мне зубы не заговаривай! Выкладывай свои неприятности!
– А почему ты решила, что у меня неприятности? – до безобразия бодро вопросила я. – У меня всё налаживается. А скоро совсем никаких проблем не останется…
Бабушка примолкла, видимо переводила моё бравурное сообщение на правдивый язык. И ей это удалось:
– Не храбрись, внучка! Меня ты не проведёшь. Я даже по твоему молчанию всё пойму. Скажи честно: всё совсем хреново? Или есть надежда?
– Конечно, есть надежда! Она ведь умирает последней… – глупо хихикнула я.
– Никуша, тебе там очень тяжело? – спросила бабуля и вздохнула.
– Терпимо, ба. Ты же всегда мне говорила, что Господь знает меру человеческого терпения и не взваливает на наши плечи больше, чем мы можем вынести. Вот я и терплю. Верю Господу: раз он валит, значит так надо. Я всё вынесу, ба. У меня же есть вы… – бабушка снова вздохнула и смолчала и я задала главное: – Вас там никто не тревожит, не допытываются обо мне?
– А должны? – заволновалась бабушка, прекрасно поняв подтекст моего вопроса. – Ника, всё так гадко?
– Как раз наоборот. Раз вас не трогают, значит всё не так уж плохо… А вообще-то, дерьмово. Но я справлюсь, ба. А ты ни на шаг не отпускай от себя Никитку. Слышишь, ба? Береги наше солнышко…
– Хорошо… – упавшим голосом пообещала бабушка. – А ты себя береги.
– Не волнуйся за меня, родненькая, ничего со мной не случиться. Я позвоню завтра… Или эсэмэску пришлю. И ты не удивляйся, что номера у меня будут разные: я симки часто меняю. Так надо… – бабуля охнула и я поспешила закруглиться: – До скорого, ба. Целую…
Положив трубку, я впала в мрачную меланхолию
– Никита – это твой сын? – спросил он, укутывая меня объятьями.
– Да, Никитка мой сынок. В этом году в школу пойдёт…
– А его отец… Почему вы не вместе?
– Так получилось. Мы потеряли друг друга. Давно. Сергею и в голову не приходит, что я родила ему сына… – я потерлась щекой о плечо Михаила: – Давай не будем об этом, Мишенька… И без того тошно. Потому что я пуще всего боюсь, что они могут добраться и до Никитки…
И Михаил решил исправить свою оплошность:
– А пойдём-ка выпьем, зайка? Вернее я тебя отнесу в кухню. И мы опять полечимся… – и, не дожидаясь согласия, понёс меня.
Коньячную паузу мы совместили с бумажной работой, правда, с половинным успехом. То есть разгадать шифровку нам не удалось, хотя мы поняли главное: она была об изменении маршрута наркотрафика или схемы распространения. Сообразив, что эта важная бумажка может пригодиться мне в качестве отступного, если меня припрут в угол, мы решили не отдавать другу Михаила подлинник, а завтра на свежую голову срисовать несколько копий. Зато над посланием, разоблачающим Челнокова, мы поработали плодотворно и с удовольствием, вознаграждая друг друга поцелуями за каждое удачное слово.
И уже в десятом часу вечера я стала звонить подруге. Оказалось, что у Тоськи тоже были «горячие новости»: в офисе побывали следователи. Они затребовали предъявить мой рабочий стол и бумаги, снимали отпечатки пальцев и опрашивали сотрудниц. Тоська была в ярости и доложила, что она глаз с них не спускала и на вынос ничего не дала. Конечно же, они ничегошеньки не нашли, но шороху в нашей «Тоннике» навели. Слава Богу, Тоська успела позвонить Арнольду и тот прислал адвоката, который расставил все точки над «i», и потребовал предъявить обвинение и не путать личные дела подозреваемых с делами фирмы.
– В общем, подруга, все в шоке, – подвела итог Тоська. – Я в голову не могу взять: тебя подозревают в убийстве! Ничего не ясно, обвинения нет – а они уже объявили тебя в розыск! Ты где, кстати, скрываешься?
– В надёжном месте, Тосенька. А где – потом скажу: меньше знаешь – крепче спишь. И этот номер телефона у себя сотри немедленно. И не вздумай звонить! А обо мне не волнуйся: у них ничего на меня нет, мой ремонт им малость попортил кайф… – и я пересказала Тоське историю с обыском на квартире. – Тось, если ты ещё в состоянии опекать меня, то я хочу попросить тебя об одном одолжении…
– О каком? Говори, я пока ещё полна боевого пыла. А точнее злости на всех мафиози.
– Тосенька, очень тебя прошу: посылай по вечерам моей бабуле успокоительные эсэмэски. Будто от меня. То есть, в том случае, если я не позвоню тебе и не дам отбой. И не забудь, что я зову её «ба»! Сделаешь?
– Сделаю, – пообещала верная подружка, – только ты уж лучше звони. И мне и ей.
– Постараюсь. А ты будь такой же молодчагой и держи всё под контролем. Нолику привет.