Вобла в экстази, или Спецрейс для сумасшедшей Ники
Шрифт:
Это были очень эротичные высказывания, а иногда и откровенно порнографические и, закончив своё выступление традиционным «Гоп вашу мать, как вы мне все настохренели», я гордо выпрямилась с видом победителя, секунду назад воткнувшего флаг в ту самую задницу, которую именуют Рейхстагом…
Обалдевшие хунвейбины долго таращили на меня зенки, пока Рыжий не воскликнул восторжённо и уважительно:
– Во даёт сука!!!
– Даёт ваша мать, – мгновенно парировала я, – а я лишь фиксирую многообразие поз и партнёров. И не буду спорить с вами, пацаны: уж, точно
– Эк, её колбасит, – умилился Губошлёп и достал из кармана нечто, от чего по моей спине пробежались мурашки. – А мы сейчас из неё нарезку сделаем… – он легко сжал рукоятку и на волю вырвалось кровожадное лезвие ножа.
Я раззявила рот, чтобы заорать от страха и позвать на помощь, но мой разгулявшийся после сквернословия язык брякнул совсем иное:
– Впечатляет!.. Слышь, достань и мне такой! Я им яйца буду колоть.
– Чьи? – машинально уточнил Губошлёп.
– Начну с твоих, придурок. По знакомству.
Оба Ванька загоготали и Азиат резко оборвал их:
– Хватит развлекаться, охломоны! Тут вам не цирк! Вы что, не видите: она тянет время. Небось, ждёт кого-то. Тащите бабу в машину! Ты, Грибаня, бери её под руку, а Кот с пером будет подгонять сзади. Я пойду первым…
– Стойте! – завопила я. – Надо выпустить моего кота! Я не дам вам его угробить! Он всё, что у меня есть!
Азиат посмотрел на меня, как на умалишённую и махнул рукой: бери, мол! Я подошла к дивану и подняла Тихона, возлежащего на моём сотовом, умудрившись незаметно впихнуть тот в щель между спинкой и сиденьем. Рыжий Грибаня подхватил меня под руку и повёл. «Дверь закройте! – сердито велела я Губошлёпу, – а то мою мебель сопрут. Тот хмыкнул, но дверь захлопнул. И пристроился сзади. «А вдруг он нечаянно нажмёт на ту кнопку?!» – леденея, подумала я и прибавила шагу.
Но дальнейшее выгнало этот страх, заменив другим: на площадке между первым и вторым этажом стояла Марья Игнатьевна. Увидев нас, она мгновенно поняла что к чему и качнулась ко мне.
Всё, что случилось потом, захлестнуло меня стыдом, тем более, что у меня не было уверенности в том, что в будущем я смогу извиниться перед своей добрейшей тётей Мусей. И не было ни секунды для размышлений. Меры её безопасности я приняла мгновенно.
Швырнув в соседку Тихона, никак не ожидавшего от меня этакого предательства, я заорала: – Что уставилась, дура старая?! Не видишь, женихи ко мне пришли? И не вздумай устраивать нам разборки или сплетни распускать, мы сами знаем, что делаем! Не маленькие уже… Прочь с дороги! Не мешай!
Багровея от стыда и волоча за собой ошалевшего Грибаню, я полетела по лестнице и чуть не сбила с ног не менее ошарашенного Азиата. Лавочка у подъезда была пуста, но я не могла порадоваться сему факту: предо мной укором стояли наполненные ужасом глаза Марьи Игнатьевны. Братаны подвели меня к чёрному БМВ с нервничающим водителем и стали усаживаться. Я окинула прощальным взором свой двор и видение оскорблённый соседки сменилось другим: в противоположном от меня
Вместо того, чтобы радоваться возможному спасению я пришла в ужас, потому что Мишу заметил и Азиат, подсаживающийся в водителю.
– Пацаны! Менты! Дёру! – вскрикнул он и Губошлёп, нагнув мою голову, затолкал меня в машину, прямо на колени к Грибане, а сам буквально упал на меня. Я подскочила, как резиновый мячик, и успела увидеть в заднем окошке, что Михаил бежит к машине…
Машина сорвалась с места и он отдалился. «Мишенька, Мишенька… – застучало в голове, – дурачок ты мой! Ну, зачем ты пришёл? Они ведь могли застрелить тебя! А меня зарезать… ножом…».
Губошлёп с силой сдёрнул меня с кресла и столкнул на пол:
– Сиди тихо, тварь! – он вывернул шею, оглядываясь назад, и констатировал: – Никого нет… Он же без колёс.
– А вы без мозгов! – обрёл дар речи Азиат. – Этот мент, верняк, наши номера сфотографировал.
– А мы их сейчас сменим, – беззаботно заявил Грибаня, довольный, что обошлось без стрельбы. – Это не страшно. Да и буммер наш зарегистрирован на дядьку, которого уже нет.
Думая о том, что надо обезопасить Михаила, я осмелилась высунуться с замечанием:
– Не бойтесь. Он близорукий. Слепой как крот.
– Ты его знаешь? – подхватился Азиат, не поленившись повернуться ко мне всем корпусом. – Это твой хахаль?
– Мент и мой хахаль?! – возмутилась я тоном бывалой уголовницы. – Ты что, совсем охренел? Нет у меня знакомых ментов! Это участковый. На дежурство пришёл…
Я осеклась, сообразив, что фактически заложила своего «мишку». О, нет! Надо помалкивать. И я затихла. Зато мои конвоиры, расслабленные тем, что всё обошлось без эксцессов, разговорились.
– Который день бегаем, как савраски, – пожаловался Грибаня, – моя забава мне уже всю плешь проела…
– А ты не слушай её! – перебил подельника Губошлёп. – Как управимся, на кайф-базар сходим. У меня там такая горячая двустволка есть. Молоденькая развратная стерва. Позабавимся втроём… – и они начали живописать достоинства группового секса.
Слушать непристойности Ваньков не было охоты и я заткнула уши, стараясь не касаться их колен. Должно быть их трёп раздражал не одну меня, потому что Азиат резко развернулся и рявкнул:
– Да, заткнётесь вы, блин, похабники?! Всё таки какую-никакую женщину везёте. Или у вас, на фиг, совсем умишко отбило?
А я действительно была никакая, потому что чутьё моё говорило, что «босс», берущий на «работу» такие кадры, как Ваньки, и сам окажется стопроцентным дебилом. Или жестокой, беспринципной сволочью. И это не сулило мне ничего хорошего. Потому что Харлам был самой пострадавшей стороной в этой афёре: он купил героин, отвалил огромные деньги и лишился и их и товара. Да вдобавок его унизили. За такие убытки должен был кто-то заплатить, а поскольку ни рыжей Алисы, ни Рената уже не было в живых, за всё он спросит с меня – больше не с кого. Самбэк, видимо, ему не по зубам…