Вольф Мессинг. Видевший сквозь время
Шрифт:
Мессинг не ответил. Он дремал, откинувшись на спинку сиденья.
Машина с Канарисом и Ганусеном мчалась по пустынным улицам, сворачивала с одной на другую. Канарис сидел впереди, рядом с шофером, ротенфюрером СС. Ганусен и шарфюрер – на заднем сиденье. Ганусен смотрел в окно, и тревога все больше охватывала его.
– Куда мы едем, штандартенфюрер? – наконец спросил он.
Канарис не ответил, продолжая курить с безразличным лицом. Шарфюрер неподвижно сидел рядом и смотрел
– Я спрашиваю, куда мы едем, штандартенфюрер? – повторил Ганусен.
– Сейчас приедем. Успокойтесь, – коротко ответил Канарис и сильно затянулся сигаретой, выпустив густую струю дыма. Она ударилась в ветровое стекло, расплылась седым облаком.
Ганусен достал из кармана пальто окурок сигары, пытался прикурить, ломая спички, но никак не получалось.
Впереди показался полосатый шлагбаум, будка КПП, и на середину дороги вышел солдат, замахал включенным фонариком.
Черный “майбах” начал медленно тормозить.
– Вольф, умоляю, загляните в будущее, – проговорил Цельмейстер, нажимая на тормоз. – Что нас сейчас ожидает?
“Майбах” остановился метрах в десяти от шлагбаума, и полицейский медленно направился к ним. Цельмейстер опустил стекло водительской дверцы.
– Документы? Куда направляемся? – спросил полицейский, наклоняясь к окошку.
Цельмейстер пристально посмотрел на него, потом достал из-за ветрового стекла пропуск, подписанный Гейдрихом, и протянул ему.
Тот взял, посветил фонариком, увидел печать с имперской свастикой, выпучил глаза, медленно вернул пропуск и козырнул:
– Прошу прощения.
Цельмейстер не ответил, выжал сцепление и медленно тронул машину. Шлагбаум поднялся, “майбах” рванул с места, взвизгнув протекторами по булыжной дороге, и помчался дальше, сверкая в темноте красными задними огнями.
– Печать рейхсфюрера СС сработала, – довольно прокомментировал Цельмейстер. – Или это вы постарались, Вольф?
– Нет, нет. Я только проснулся... – отозвался с заднего сиденья Мессинг.
– Тогда спасибо доктору Ганусену, дай ему Бог здоровья! – усмехнулся импресарио.
Ночью этот парк казался еще глуше и мрачнее. Аллеи, заросшие густым кустарником, вековые липы и клены тянулись вдаль, освещенные призрачным, рассеянным светом редких фонарей. “Опель-адмирал” въехал в парк, прошелестел по аллее до поворота и остановился. Канарис первым открыл дверцу, выбрался из машины и громко приказал:
– Прошу вас, доктор Ганусен, вылезайте! – Рука в кожаной перчатке легла на кобуру.
Ганусен выбрался из автомобиля, растерянно огляделся и все понял.
– Вы свободны, господин Ганусен, – улыбнулся Канарис. – Уходите!
– Вы не посмеете... – прошептал Ганусен. – Янужен фюреру... я буду жаловаться на вас... Вы не посмеете...
– Вы свободны, доктор! Фюрер не нуждается более
Ганусен посмотрел ему в глаза – в полумраке они ярко блестели. Хлопнула еще одна дверца – это вылез из машины шарфюрер, медленно подошел к Ганусену со спины, остановился.
– Вы не посмеете... – бормотал Ганусен.
– Да идите же, черт вас возьми! – рявкнул Канарис.
И Ганусен медленно пошел по аллее, ссутулившись, втянув голову в плечи. Через несколько метров он оглянулся.
Канарис и шарфюрер стояли и молча смотрели ему вслед. Через несколько секунд Канарис вынул из кобуры пистолет, поднял вытянутую руку и спокойно, как на стрельбах, прицелившись, выстрелил.
Ганусен взмахнул руками и упал ничком на влажную землю.
– Проверьте, шарфюрер, – сказал Канарис, сунул пистолет в кобуру и пошел к машине.
Он сел, захлопнул дверцу и закурил сигарету, наблюдая, как шарфюрер подошел к лежащему на земле Ганусену, вынул пистолет и выстрелил доктору в голову. Тот резко дернулся и затих. Шарфюрер убрал пистолет в кобуру и неторопливо вернулся к машине.
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
Германия, 1937 год
...Свернув на проселочную дорогу и проехав сотню метров, “майбах” остановился.
– Вольф, вы умеете плавать? А вы, Лева? – спросил Цельмейстер, глядя в темноту, в которой вдали светились редкие огни.
– Плохо... – вяло отозвался Мессинг.
– Не очень хорошо... – ответил Лева Кобак.
– По океанам плавали, а плавать не научились, – вздохнул Цельмейстер. – Дальше пойдем пешком... Впереди река, и нам надо ее переплыть, господин Мессинг.
Мессинг и Кобак выбрались из машины, и Цельмейстер загнал ее в кустарник так, чтобы ее не было видно. Потом вылез, хлопнул дверцей и подошел к спутникам.
Они побрели по проселочной дороге навстречу редким огням, рассыпанным на взгорке и видным издалека.
– Господин Мессинг, почему бы вам не воздеть руки к небесам и не воскликнуть: “О Польша, родина моя, я, твой блудный сын, иду к тебе!”? – насмешливо проговорил Цельмейстер.
– А почему бы вам не воздеть руки к небесам и не воскликнуть: “О Германия, родина моя, я бегу от тебя и пятки мои сверкают!”?! – тем же тоном парировал Мессинг.
– Боюсь! – все так же весело ответил Цельмейстер. – Эсэсовцы услышат меня раньше Господа и прибегут за нами!
– Вы лучше помолчите, – оборвал их Лева Кобак, – и подумайте, как мы будем переправляться через реку, если так плохо плаваем.
– А мы пройдем по воде аки посуху! – засмеялся Цельмейстер. – Не задавайте глупых вопросов, Лева! Будем разбираться на месте!
Мессинг шел, опустив голову, хлюпая подошвами по раскисшей осенней дороге. Рядом сопел Лева Кобак. Цельмейстер шел чуть впереди, дымил на ходу сигаретой.