Вольф Мессинг. Видевший сквозь время
Шрифт:
– И долго вы с графом думали, чтобы такое придумать? – угрюмо спросил Цельмейстер.
– Не поймите превратно, пан Цельмейстер, но если они узнают, что пан Мессинг приехал искать украденную брошь, – все перепугаются, и вам будет намного тяжелее работать.
– Хорошо, художник, так художник... мне все равно, – сказал Мессинг.
Граф Чарторыйский встретил их на мраморной лестнице старинного особняка. Узкие средневековые окна с цветными витражами, стрельчатые башенки, тяжелые мореного дуба двери с бронзовыми ручками... Герб Чарторыйских, высеченный
Домашняя челядь, слуги и гувернантки, толпились на ступенках.
Мессинг и Цельмейстер выбрались из машины, и граф Чарторыйский, высокий, сухопарый, в длиннополом сюртуке и белой рубашке с расстегнутым воротом, из-под которого виднелся шелковый синий шарфик в белый горошек, сделал шаг навстречу гостям. Граф, улыбаясь, церемонно пожал руки Мессингу и Цельмейстеру.
– Рад познакомиться с вами, пан Мессинг, столько наслышан, столько читал про вас... рад видеть, пан Цельмейстер. Пойдемте, я познакомлю вас с моими домочадцами. – И граф направился вверх по широким мраморным ступеням.
Мессинг и Цельместер пошли за ним. Секретарь Шармах задержался рядом с шофером.
– Этот, что ли, искать будет? – прикуривая сигарету, спросил шофер.
– Не этот, а всемирно известный телепат, – строго ответил секретарь. – Людей насквозь видит.
– Интересно... – усмехнулся шофер, глядя, как граф Чарторыйский представляет Мессингу и Цельмейстеру своих домочадцев: троих мужчин и трех женщин разного возраста. Они с почтением пожимали руки Мессингу и Цельмейстеру, две девушки, как хорошо воспитанные барышни, сделали книксен.
Потом граф широким жестом пригласил гостей проследовать в дом.
Секретарь Шармах бросился их догонять. На ходу спросил дворецкого – пожилого мужчину в расшитой золотыми нитками ливрее:
– Стол накрыт? Проверять не надо?
– Стол накрыт, пан Шармах, все готово, – с достоинством ответил дворецкий.
После обеда, когда все стали подниматься из-за стола, граф Чарторыйский жестом попросил Мессинга и Цельмейстера задержаться. Домочадцы чинно и медленно покидали громадную столовую с высокими стрельчатыми окнами, слуги стали убирать с длинного стола грязную посуду.
Чарторыйский, Мессинг и Цельмейстер отошли к окну столовой. Граф вполголоса произнес:
– Мой секретарь вам, конечно, все рассказал. Могу только добавить, что эта брошь была собственностью супруги короля Стефана Батория, с которым мои предки состояли в близком родстве, и потому это не только шедевр ювелирного искусства, но и историческая реликвия... Короче говоря, этой броши цены нет, пан Мессинг, и я, и моя супруга до сих пор пребываем в самом мрачном расположении духа.
– Я думаю, в таком случае и гонорар за находку броши должен быть существенно увеличен, – буркнул Цельмейстер.
Мессинг бросил в его сторону злобный взгляд, но Цельмейстер как ни в чем не бывало рассматривал большую картину на стене в дорогой золоченой раме.
– Несомненно! – Граф одарил импресарио лучезарной улыбкой. – Я озолочу вас, панове, только помогите найти.
– Вы полагаете, что
– Это первое, что приходит в голову, пан Мессинг... – ответил Чарторыйский. – Посторонних в замке все это время просто не было.
– Где я смогу работать, ясновельможный пан Анджей?
– Пойдемте, я провожу вас
Комната оказалась большой, хорошо освещенной со всех сторон высокими окнами залой. По углам стояли массивные железные рыцари в тяжелых доспехах. На стенах картины, старинное оружие, портреты предков графа Чарторыйского – мужчины и женщины в старинных нарядах. Еще одну из достопримечательностей составляло большое чучело медведя на задних лапах с угрожающе поднятыми передними лапами и оскаленной страшной пастью с большими клыками. Медведь встречал посетителей у дверей. Посреди залы, ближе к ряду высоких окон, был установлен большой мольберт с холстом на подрамнике, рядом на столике ящик с тюбиками красок и кистями самых разных размеров. Тут же стоял мольберт поменьше, и на него были прикноплены листы ватмана для карандашных зарисовок. У одной из стен находилась длинная старинная кушетка с покрывалом и подушкой, над ней висели гобелены со сценами из народной жизни. Еще у дверей почему-то стояли два трехколесных велосипеда.
– Прошу вас... – Чарторыйский радушным жестом обвел рукой залу. – Простите, пан Мессинг, вы умеете рисовать?
– Кошку или собаку нарисовать еще смогу, а вот что-то другое... – Мессинг пожал плчами.
– Ну, хотя бы изобразите человека, который умеет рисовать, – улыбнулся Чарторыйский. – Явсем представил вас как известного художника, приехавшего из Германии. Вы ищете характерные польские типажи и решили посмотреть моих домочадцев в этом качестве... Я подумал, так вам удобнее будет изучать этих людей. Если люди узнают, что перед ними дознаватель... сыщик... они внутренне будут защищаться, противодействовать вам, а если они будут считать, что перед ними всего-навсего художник – они невольно расслабятся... раскроются...
– Вы хороший психолог, ясновельможный пан Чарторыйский, – вежливо улыбнулся Мессинг.
– Я бывал на нескольких ваших представлениях в Варшаве и Лодзи. Даже в Германию ездил и видел вас в Берлинском театре... Поэтому я и осмелился обратиться к вам.
– Хорошо... я попробую... – Мессинг с любопытством оглядел залу.
– А вы... простите, пан Цельмейстер... – начал было Чарторыйский, обращаясь к импресарио, но тот поспешно перебил его:
– А я буду изображать помощника. Мыть кисти, менять краски... приносить чай и бутерброды...
– Для этого у меня есть соответствующая прислуга, – улыбнулся Чарторыйский.
– Ничего, я буду всех замещать.
Перед мольбертом сидела дородная женщина, румяная, щекастая. Одежда туго обтягивала ее фигуру, и казалось, сейчас расползется по швам под напором мощного тела.
– Раз в неделю я езжу со слугами в Варшаву за продуктами. Я не могу доверить это важное дело дворецкому или какой-нибудь кухарке...
– У вас их много? – спросил Мессинг, стоя перед маленьким мольбертом и делая карандашом какие-то немыслимые штрихи.