Волкодав

Quintinu

И тот, другой я, — это тоже вина только его одного!

— Но ты виноват не только в этом. О, конечно же нет. Вот почему ты не мог просто отпустить меня жить самому? — Продолжал я мучить Сарая вопросами.

Он стоял передо мной, опершись одной рукой на воткнутую в землю саблю и снова зажимал свою самую сильную, самую первую рану.

— Потому что ты мой сын. И, пока ещё, неполноценный. — Почему-то слишком по-доброму улыбнулся он мне. — Я должен был тебя защитить. И вместе мы бы вернули Улусу прежнее процветание.

—

Ха-ха, теперь это всё равно, что просить труп подняться. И тебе не кажется, что перед этим нужно было спросить, хочу ли я?! И прислушаться к ответу хоть раз, а не решать всё самому!

— Да, наверное, ты прав. Теперь я вижу, что многое надо было сделать иначе… — Отец задумался, видимо, что-то вспомнив. — В прочем, ничего уже не вернуть, и я… — Закашлявшись, он вдруг сплюнул на землю кровью и осел на колени. — Должен хотя бы пройти выбранный путь до конца. Даже если он — одна большая ошибка.

— Тогда я помогу тебе закончить его!

С этими словами я, моментально приняв нужную для атаки позицию, направил на отца очередной удар.

Он должен был давно получить за всё сполна!

За то, что пришёл ко мне в самый неподходящий момент!

За то, что так долго не давал мне свободы!

И, конечно за то, что свёл маму в могилу! Плевать, хотел он или нет, вины это с него уж точно не снимет никогда!

Именно отец, именно он виноват во всём, что произошло со мной, во всех изменениях.

И он должен заплатить за это!

Дорого заплатить!

Сарай не успел даже встать — в этот раз уже багровая от крови сталь вошла в его тело рядом с плечом. А затем очередной кровавый поток волной хлынул вниз.

— Помнится, ты всегда хотел, чтобы я вырос воином?

Отец уже с трудом держался за рукоятку глубоко вошедшей остриём в землю сабли. Теперь он даже не поднимал ко мне глаз, но по тяжёлому и прерывистому дыханию я знал, что он ещё жив. А потому, конечно, всё слышал.

— Значит такая смерть должна быть тебе явно по душе!

И перед последним ударом, поставившем точку в наших с Сараем отношениях я всё-таки дрогнул. Где-то там, в глубине моих мыслей моя настоящая личность тщетно молила меня не добивать уже измученно отца.

Но, тряхнув копной иссиня-чёрных волос, я отбросил последние сомнения. А затем, чуть сильнее прищурив глаза, будто в последний раз отдавая дань своему происхождению, понёсся вперёд.

Когда голова отца, прочертив в воздухе дугу, упала на траву и откатилась в сторону, я понял, что всё, наконец-то, закончилось.[17]

И глухой звук упавшего следом на землю породившего меня тела заставил меня мгновенно прийти в себя.

Всё и правда завершилось.

То, что я и сам оказался довольно сильно ранен, я тогда не замечал.

— Ну наконец-то! Какие мы молодцы!

— Исчезни, я сделал это не по своей воле!

—

А у тебя её и так уже не осталось!

1508 год, г. Солхат.

А после погиб и тот, кто после расправы над отцом стал моей новой мишенью. Будто предчувствуя неладное, Глинск начал переписываться с Москвой о возможности перехода в его подданство. С этой целью он поднял в Литве восстание, за что и поплатился жизнью.

Что ж, мне проще. Но, всё-таки, жаль, что добрался до него не я. Как же было обидно!

1521 год, г. Солхат.

После того, как мои враги кончились, я недолго сидел без дела. Почувствовав силу и желание изменить всё, а, главное, возможность для этого, я решил создавать новую Орду, свою, куда более совершенную, чем у Сарая. Для этого я завёл переписку с сестрой и другими осколками некогда великой Орды. И тут-то и всплыл новый старый враг, всё это время собиравший свои силы прямо под моим носом.

Москва, объединивший под своей рукой большую часть русских княжеств, теперь был слишком силён для того, чтобы жить дальше. И я направил все свои силы на борьбу с ним. При поддержке Казани мне даже удалось подвергнуть разграблению самый центр их княжества — окрестности столицы.

Мне хотелось лишь одного: чтобы русские снова платили дань.

Мне, как прямому наследнику Сарая, некогда хана Золотой Орды.

Мне, и, теперь уже, только мне. Вспоминать о том, что, после отвоевания мной своего собственного ханства, наследницей Сарая должна была считаться Хаджи-Тархан, я, конечно, не собирался. Или просто не хотел.

Грело мою душу и то, что Москва вроде бы даже согласился на выплаты. А большего мне и не было надо: обе стороны знали, что, если что, я заявлюсь на Русь снова.

А потом мне покорилась даже Хаджи-Тархан, моя любимая сестрёнка, и я был ослеплён властью и влиянием ещё сильнее.

1532 год, г. Бахчисарай.

И, после основания новой столицы и переезда в неё, я вдруг почувствовал себя так, как давно хотел — полноценным. Так вот что нужно было для этого!

Если всё, что произошло со мной за всю жизнь, должно было привести меня в эту точку, то я ни о чём не жалею! Ведь теперь особая сила от своей по-новому обретённой территории пополам с новой ненавистью, теперь уже к русским, и далеко идущими честолюбивыми планами и вовсе развязывали мне руки.

Это был конец первой трети шестнадцатого века: время перелома во мне, окончательного осознания и принятия своей безжалостной и кровожадной сущности.

Я уже не боялся никого в этом мире: ни Москву с его прямо противоположными мне интересами, ни Константинополя, который управлял мной только по праву силы, ни Литвы или Польши, вообще не способных противопоставить мне что-либо сдерживавшее на своих границах.