Волкодав
Шрифт:
Конец октября 1475 года, г. Мангуп.
На исходе пятого месяца осады турки предприняли хитрость — притворное отступление, из-за которого Феодоро, не в силах больше смотреть на голодавших подданных, открыл ворота крепости. Он понимал, что так поступать не стоило, но люди, находившиеся при дворе, упросили его пойти на это.
Внезапно развернувшийся враг рванул к крепости. Турки перебили вышедший отряд и проникли внутрь, вынуждая нас подниматься всё выше
И, когда мы с Мангупом и ещё несколькими людьми оказались окружёнными в нашем заранее укреплённом доме, я подумал, что мы погибнем.[15]
Я радовался, что это произойдёт именно здесь.
В доме, из окна которого открывался прекрасный вид на убегавшие далеко вниз к отцветавшим равнинам горы и узкую синюю полоску моря на горизонте.
В доме, где я прожил, пожалуй, самые счастливые моменты своей жизни.
В доме, где я снова почувствовал себя кому-то нужным.
Здесь, где каждый рассвет рядом с Мангупом стал для меня счастьем.
После недолгого сопротивления нас принудили открыть ворота и сдаться.
И, когда под конвоем нас с Феодоро и Ахтиаром провели через город, ставший мне родным, я изо всех сил старался не смотреть по сторонам.
Вот только закрыть уши было нечем, и сотни предсмертных людских криков рисовали перед глазами картину, жуткую в своей жестокости.
Если бы не Мангуп, шедший передо мной, я бы наверное пожелал у захватчиков смерти. Но он своей стойкостью давал и мне силы жить.
Его столицу сравняли с землёй, княжество исчезло, а это значило, что и участь самого олицетворения была предрешена. Даже думать об этом было больно…
Конец октября 1475 года, г. Константинополь.
— Ты ведь знаешь, Мангуп, наши порядки. — Говорил тот, кто и сам ранее был православным христианином, а ныне восседал на османском троне. — Если наш враг и сам видит, что его сопротивление бесполезно, и сдаётся нам на милость, то мы, принимая это во внимание, не очень сильно наказываем его. Сдавшиеся обычно выплачивают нам довольно, м, скромную компенсацию за всю кампанию и остаются на своих местах с прежними правами и обязанностями. Разве что, под нашей протекцией.
Ещё не Стамбул, но уже не Константинополь затих и, сдержанно улыбнувшись, окинул нас взглядом. В этом огромном и пустынном зале, где главным предметом мебели был изысканно украшенный трон у одной из стен, мы были для него не более, чем лишёнными крыльев, но ещё живыми букашками. Все втроём, мы стояли перед ним на коленях, но смотрел по сторонам только я один. Чаще всего мой взгляд останавливался на самом Константине, и я не мог не отметить тех аристократизма и величия, коими было пропитано каждое его движение.
Хоть он и прожил уже более тысячи людских лет, внешне он был очень даже молод. «Ему как раз около тридцати на вид» — подумал я. Его каштановые волосы лёгкой волной ниспадали ниже плеч, а зелёные глаза смотрели на Феодоро с вызовом и восторгом, которых он
— Ты же решил идти до конца. — Отчеканил он, и его слова эхом отлетели от мраморных стен и пола зала. — За то, что оказал нам столь яростное сопротивление, твой город был подвергнут разорению, и почти все жители перебиты. В прочем, ты и так всё это знаешь. Знают это и мои янычары, и поэтому им даже не нужен был приказ. — Константинополь усмехнулся. — Но я приказал им не трогать тебя самого и привезти сюда. Мне очень хотелось посмотреть на того, на чью осаду было брошено семьдесят тысяч моих лучших людей.
Мангуп сделал вдох полной грудью, но взгляда на своего врага так и не поднял. Молчал и Ахтиар, и только иногда косил глазами на отца, вероятно, жалея того.
— Так вот что я тебе скажу, Мангуп. Так как ты знаешь, что тебя ждёт дальше, я предлагаю тебе кое-что взамен. Место в моих войсках. Не удивляйся, просто я восхищён тобой. Ты сможешь сохранить жизнь, территорию, статус, уважение людей… А ещё ты получишь богатство, славу и, вполне возможно, высокое звание в моей армии!
Но ответа снова не было. Спустя минуту тишина напрягала уже не только султана, но и меня, и даже маленького Ахтиара, который, будто ожидая от Феодоро спасительных слов, уже в открытую смотрел на него.
— Ну же, отвечай! Не трать напрасно моё время. — Голос Константинополя стал явно злее, и Мангуп понял, что тянуть дальше с ответом уже нет смысла. Если уж начал всю эту игру с огнём, то пора достойно её завершить!
— Истинно православный христианин никогда не станет служить такой собаке, как ты! Во всём мире нет более подлого изменника и негодяя! — Вскинув голову, он посмотрел прямо на того, в чьей власти был. — Я лучше сдохну, чем стану вровень с убийцами моего народа!
От этих слов моё сердце ухнуло в пятки. Потерянным взглядом я бродил по пленной, но до конца не сломленной фигуре любимого, не веря, что вскоре потеряю его.
— Папа! — Ахтиар тоже всё понял. Что ж, он всегда был сообразительным малым, вот только в столь трагичной ситуации это явно выходило ему боком. На глазах мальчика появились слёзы, которые тут же устремились вниз по щекам, не в силах справиться с собственной тяжестью. — Папа, нет! Нет…
— Ну хорошо, раз ты так хочешь… — Константинополь явно был расстроен и немного зол. Видимо, далеко не каждый отказывался от подобной милости султана. Да и не каждому он такое предлагал. — Я дам тебе время попрощаться с твоей, м, семьёй. Для тебя всё закончится завтра утром. Что же до них…
— Не трогай сына.
Константинополь удивлённо приподнял бровь.
— Ладно я, я сопротивлялся. — Горячо и взволнованно говорил Феодоро. — Но он… Он же ещё мал, у него вся жизнь впереди… К тому же, его же мать Херсонес, ты должен был знать её! И не заставляй менять веру, вырасти праведным христианином! Ты же был им, ты должен знать, как!
— Хм-м… — Султан задумчиво потёр подбородок и, казалось, всерьёз раздумывал над предложением своего пленного. — Ну хорошо, будем считать это за твоё последнее желание.