Воля Небес
Шрифт:
— Хорошо, Рен. Я принимаю твой вызов, — Феррон качает головой, и в его голосе проскальзывает невольное восхищение. — Твоя сила духа и порой обезоруживающая простота не перестают меня удивлять. Если она пройдёт испытание, получит клинок Небесного ранга. Провалится, и я сотру часть её памяти о сегодняшнем дне и заберу технику Сакуры.
Пространство вокруг нас смещается. Феррон протягивает руку Наоки:
— Мастер Водного Дракона, прошу.
Когда она касается его ладони, фигуру возлюбленной окутывает золотистое сияние, и её силуэт, растворяя в воздухе.
— А
* * *
Тьма обволакивает Наоки, когда она переносится в иное пространство. На миг ей кажется, что она растворилась в этой бесконечной черноте, но под ногами вспыхивает первая плита. Мягкое серебристое сияние пульсирует в такт её сердцу, прогоняя мрак.
По обе стороны от неё материализуются призрачные фигуры. Исполинские воины в древних доспехах возвышаются над ней, словно статуи древних богов. Их доспехи покрыты узорами, значение которых утеряно во тьме веков.
— Наоки, мастер секты Водного Дракона, — голоса стражей сливаются в один, отдаваясь эхом в пустоте, — да начнётся твоё испытание!
— Я готова, — её голос звучит спокойно и уверенно, хотя сердце колотится от волнения.
— Тогда ответь: зачем ты ступила на Путь развития и культивации?
Вопрос пробуждает в Наоки волну болезненных воспоминаний. Перед внутренним взором встаёт картина из прошлого: родной дом, залитый кровью, тела родителей, застывшие в неестественных позах. И над всем этим — фигура практика в потрёпанном одеянии, с безумным взглядом и окровавленными руками.
От нахлынувших чувств девушка судорожно сглатывает, во рту пересыхает. Но она заставляет себя собраться. Стражам нужен ответ.
— Сперва… Сперва это не было осознанным выбором, — тихо начинает она. — Моих родителей убил обезумевший практик, решивший, что мы прячем сокровища. В тот день моя Ки пробудилась от горя и гнева. А потом меня нашёл мастер Канг из Нефритовой Черепахи, забрал в секту. Так я встала на Путь культивации.
Наоки медлит, собираясь с мыслями. Когда она вновь заговаривает, её голос крепнет:
— Но потом… Потом всё изменилось. Поначалу я просто хваталась за любую возможность стать сильнее, чтобы никогда больше не оказаться беспомощной. Но чем дальше я шла, тем больше понимала — сила ради силы бессмысленна. Важно, ради чего ты её используешь.
Она смотрит прямо перед собой, и в глазах отражается решимость:
— Я поняла, что хочу защищать. Хочу, чтобы никто не испытал той же боли, что довелось мне. Культивация стала для меня способом помогать другим, предотвращать несправедливость. В этом я нашла свой смысл и своё предназначение.
Стражи безмолвствуют, но в их молчании Наоки чувствует одобрение. Тропа под её ногами вспыхивает чуть ярче, и девушка делает следующий шаг.
Новая пара стражей, на сей раз в одеяниях, расшитых диковинными цветами и зверями.
— Что для тебя непреложный закон Пути? — вопрошают они.
На этот раз Наоки отвечает без колебаний, вспоминая уроки мастера Канга:
— Непреложный закон Пути — всегда следовать зову своего сердца.
Стражи вновь безмолвствуют, но теперь в их тишине проскальзывает что-то похожее на улыбку. Плита под ногами Наоки начинает едва заметно мерцать, и девушка понимает — она на верном пути.
Шаг за шагом, вопрос за вопросом, Наоки продвигается вперёд. Стражи спрашивают о чести и долге, о любви и самопожертвовании, о страхе и надежде. Каждый ответ даётся всё труднее, каждая истина оказывается всё более хрупкой и неоднозначной.
Чем дальше, тем болезненнее становятся вопросы, словно стражи проникают в самые тёмные, потаённые уголки её души.
* * *
Окружение меняется. Мы оказываемся в длинном коридоре, уходящем, кажется, в бесконечность. На стенах оживает история в росписях — Феррон среди близких и учеников, среди детей и потомков.
Останавливаемся у первой картины. На полотне — молодой Феррон с черноволосой красавицей, нежно держащей на руках младенца.
— Знаешь, я, пожалуй, единственный из учеников Аранга, кто никогда не стремился к бессмертию, — голос учителя смягчается. — Даже сам наставник, достигнув его, обрёл это как следствие своих поисков тайн мироздания, а не цель. Бессмертие всегда казалось мне чем-то противоестественным, способным извратить саму душу человека. Для меня истинное бессмертие было лишь в одном, — он указывает на младенца, — в передаче знаний и мудрости своим потомкам.
Мы идём дальше, и воспоминания учителя оживают вокруг нас. Я вижу его другим — добрым, нежным, заботливым отцом, окружённым детьми. Сердце щемит от этих картин — может быть, однажды и мы с Наоки… Прогоняю эти мысли. Сначала нужно завершить начатое. К тому же, с учётом оставшейся у меня жизненной силы, срок мне отмерен не слишком большой.
— Я создал это убежище прежде всего для них, — продолжает Феррон. — После моей смерти какое-то время всё шло как задумано. Но с годами учение забывалось, всё меньше потомков проходили испытания. Вскоре само существование этого места стало легендой, а потом и вовсе позабылось.
Образы сменяют друг друга, проносясь сквозь поколения, пока мы не останавливаемся у момента рождения Альдавиана.
— Я наблюдал за всеми, направлял как мог — через сны, видения, знаки. Когда родился он, во мне вновь проснулась надежда. Я видел в нём тот же потенциал, ту же чистую жажду знаний, что вижу сейчас в тебе, Рен. Увы, Альдавиан выбрал иной путь, извратив саму суть культивации.
— Что заставило его свернуть? — спрашиваю с искренним интересом.
Альдавиан всегда казался мне воплощением зла, но сейчас я начинаю видеть в нём трагическую фигуру.