Воронцов. Перезагрузка. Книга 2
Шрифт:
— Смотри, Петь, — сказал я ему, присаживаясь на поваленное дерево, — мы-то мельницу делаем, да не ту, что ты думаешь. Лесопилка будет у нас первой. Доски — оно ведь что золото нынче, а то и дороже! А если всё пойдёт так, как я задумал, то и Уваровку отстроим, да ещё и продавать станем. Города нынче строится вовсю, материал с руками-ногами оторвут!
— А этот кривой шатун? — не унимался Пётр, тыкая пальцем в чертёж.
— Кривошипно-шатунный, — поправил я его терпеливо. — Это, Петька, чтоб вращение колеса в поступательное движение превратить.
Тот
— Возвратно-поступательное, понимаешь? Колесо крутится по кругу, а пила будет туда-сюда ходить, как в станке. Туда-сюда, туда-сюда, — показал я руками движение.
Он кивнул, хоть в глазах и читалось: «Барин, ты точно колдун какой-то.»
За разговорами с передышками из-за тяжести досок мы потихоньку и дошли до Уваровки. Солнце уже припекало не по-утреннему. А деревня гудела своей обычной жизнью: куры кудахтали, опять Прасковья с соседкой какие-то горшки таскали от колодца, детвора где-то визжала.
Подходя к нашему участку, я кивнул двум мужикам, которые возились возле таунхауса, что-то там прилаживали в фундаменте.
— Эй, орлы, дуйте к Быстрянке, где перекат, и притащите оттуда по две дубовые доски. Мужики там подскажут.
Те закивали и без лишних вопросов умчались.
А мы с Петькой вошли в сарай. Бросив принесённые доски возле входа, первым делом вытащили старый верстак на середину помещения. Старый, потёртый, но на вид крепкий — дубовый, видать, ещё дедовской работы.
Я прикинул: Фома везёт металл, который заказал — полтора метра длиной. Колесо же для лесопилки сделаем диаметром метра на два, самое то для наших целей. А там уже отрегулируем по ситуации.
Глава 3
— Петь, — сказал я, засучив рукава. — Ну чё, начинаем? Давай доски отмерим, распилим, складываем так, чтоб всё было по схеме. Ну, понятное дело, в масштабе.
Пётр хмыкнул, не совсем опять меня понял, но схватил верёвку, и мы взяли все четыре доски, которые принесли, и сложили их друг возле дружки щитом, чтоб плотно было без щелей. Одну пришлось пройтись рубанком, чтобы совсем плотненько легла к соседней. Остальные ещё у берега обработали практически идеально. В итоге получился щит где-то два на три метра.
— Отлично, — пробормотал я, — Сейчас разметим.
Вымерил так, чтобы квадрат получился два на два, и по диагоналям сделал разметку, точно отмерив середину геометрического центра. Дальше с этой середины, с помощью верёвки и уголька, стал размечать окружность.
— Держи тут крепко, — дал Петру один конец верёвки прижать в середине, а сам обошёл по кругу с натянутой верёвкой и начертил ровный круг диаметром ровно два метра.
Прошлись по контуру всё это дело еще раз углём, чтоб пилить было ровно по линии, и взялись за пилы.
Пётр пилил, пыхтел, потел. Когда я видел, что он уставал, подменял его, пока он отдыхает и руки разминает. Всё же дуб пилить — это не сосну. Да ещё когда стружка летела в глаза
Мужики за забором пялились на наши труды и предлагали:
— Барин, давай подсобим! Дело-то общее, деревенское!
А Пётр на них шикнул, как кот на воробьёв:
— Сами с барином управимся, не лезьте! Тут точность нужна, а не сила!
Он явно гордился, что его к такому ответственному делу приставили. Да и я понимал — чем меньше рук, тем меньше ошибок. Каждому ведь не объяснить, а будет норовить по-своему делать.
— Правильно, Петь, — поддержал я его. — Нам важно, чтоб всё было выверено до миллиметра.
До обеда под палящим солнцем управились с основой. Пот лился ручьём, рубашки прилипли к спинам, но дело двигалось. Круг получился — ровный, добротный, как щит богатырский, хоть на стену вешай для украшения.
— Молодец, Петька, — похвалил я, отряхивая штаны от опилок и стружек, — теперь бы пожрать чё-нибудь путного. Силы на исходе.
А тут, как по заказу, будто нас подслушивали из избы, вышли Пелагея с Машкой и несли корзины, от которых уже издалека тянуло аппетитными запахами. Поставили их на стол под раскидистой яблоней, открыли домотканое полотенце, а там — глаза разбегались от изобилия.
Борщ в глиняном горшке ещё дымился. Хлеб чёрный, душистый, с хрустящей корочкой — такой, что только в деревенской печи получается. Сметана густая, жирная, в которой ложка стоит. Зелень какая-то — укроп, петрушка, лук зелёный пёрышками. И квас! Квас такой ароматный, что я чуть язык не проглотил от предвкушения.
Машка в цветастом платке, видя мои загоревшие от голода глаза, мягко улыбнулась. Я поймал её взгляд и тоже улыбнулся ей в ответ. Вот же ведьма зелёноглазая — знает, как мужика с толку сбить одним взмахом ресниц.
— Егор Андреевич, — сказала она певучим голосом, — покушайте как следует, умаялись небось на солнцепёке. Сил-то сколько потратили!
— Ай, спасибо, красавица, — ответил я, а сам думаю: вот же хитрая, конспираторша местного посола. Знает, как к мужику подойти.
— Питьё отменное! — сказал я, отпивая из деревянной кружки. Квас холодный, освежающий, прямо по жилам разливается. — Давай, Петька, перекусим как люди. Чутка отдохнём в тенёчке, а потом доски будем скреплять. Гвозди вон есть, верёвку дёгтем смажем для прочности и тоже всё укрепим поперечными досками. Сделаем так, чтоб крепко было, чтоб не развалилось от нагрузки.
Пётр энергично кивнул, жуя здоровенный кусок сала с хлебом.
— А потом центр сделаем — просверлим или выпилим, посмотрим, как лучше получится. Нужно так, чтоб потом в него вал встал плотно, без люфта. А уже там, на месте, окончательно закрепим.
— А может, даже квадратом лучше сделать отверстие, чтобы вал одевался ровно, без прокручивания. И штырь — поршень тоже сегодня постараемся выточить, только из мореного дуба. Там нагрузка будет ого-го какая. Обычное дерево не выдержит. Поэтому только из самого крепкого делать будем.