Воронцов. Перезагрузка
Шрифт:
Но что-то подсказывало мне, что дело не только в страхе. Возможно, была какая-то другая причина, почему крестьяне не тронули барское имущество. Уважение? Суеверие? Надо будет расспросить об этом Митяя.
Набрав несколько инструментов, которые могли пригодиться в первую очередь — молоток, пилу, клещи для выдёргивания гвоздей, я вышел из сарая, щурясь от заходящего солнца.
У ворот усадьбы я заметил маленькую фигурку — это была девочка лет десяти, в простом, но аккуратном сарафане, с двумя тугими косичками, перевязанными выцветшими ленточками. Заметив меня, она сделала неловкий реверанс, явно копируя движения,
— Здравствуйте, барин, — произнесла она тонким голосом, глядя на меня снизу вверх с любопытством и лёгкой опаской. — Меня Аксиньей кличут. Батенька послал вам поесть принести.
Она протянула корзину, накрытую чистым полотенцем, вышитым по краям простым, но аккуратным узором. Из-под ткани шел аромат свежей выпечки, ударивший мне в нос и заставив желудок протестующе заурчать — я вдруг осознал, что страшно голоден — ведь целый день то не ел. Даже завтрак и тот был больше поркой, чем трапезой.
В корзине оказались круглый каравай хлеба, ещё тёплый, с хрустящей корочкой, горшок с молоком, соты с мёдом, с которых стекали янтарные капли, несколько варёных яиц в берестяной плошке и крынка с солёными огурцами — простая, но сытная деревенская еда, от которой шёл такой аппетитный запах, что у меня невольно потекли слюнки. Надо на всякий случай Митяю сказать, чтоб огурцы солёные молоком не запивал.
— Спасибо, Аксинья, — я улыбнулся, принимая корзину, которая оказалась неожиданно тяжёлой. — Передай отцу мою благодарность.
— Да, боярин, передам, — Аксинья присела в таком же неуклюжем реверансе, но не уходила, продолжая смотреть на меня с нескрываемым любопытством. Видимо, моя вежливость и манера общения были для неё в новинку.
— Аксинья, а давно ты здесь живёшь? — спросил я, ставя корзину у забора.
— Всю жизнь, — серьёзно ответила девочка. — Десять годков уж. А вы к нам надолго? — вдруг добавила она, переминаясь с ноги на ногу.
— Да ещё сам не знаю, — честно ответил я. — Поживу пока тут. Может, и останусь насовсем, если понравится.
— И что же теперь будет? — В этом детском вопросе было столько тревоги, что я невольно отступил на шаг назад и слегка к ней наклонился, чтобы быть на одном уровне с ней.
— Всё будет хорошо, — тихо ответил я. — Надеюсь, что лучше чем было.
Девочка смотрела на меня так, словно от моего ответа зависела судьба всей деревни. А, может быть, так оно и было? Я внезапно осознал, какая ответственность легла на мои плечи — не просто выжить самому в этом незнакомом мне мире, но и позаботиться о людях, которые теперь зависели от меня.
— Да, — твёрдо сказал я. — Обещаю, будет лучше.
Девочка кивнула, словно приняла важное обещание, которое нельзя нарушить, и, развернувшись, побежала домой.
— Аксинья, — окликнул я её, — а скажи, где сено можно свежего взять? Матрасы надо набить, а то спать будет не на чем.
— Так, за амбаром стог есть у батюшки, — она махнула рукой, показывая направление. — Там много.
— Спасибо, — поблагодарил её я в след и обратился к подошедшему Митяю, который нёс ведро с водой от колодца. — Сходи, пока светло, к стогу и набери сена для матрасов.
Митяй поставил ведро, утёр пот со лба и кивнул:
— Сделаю, барин.
К позднему вечеру мы сумели относительно прибраться в центральной комнате дома.
Поужинав принесённой девочкой едой — простым, но сытным крестьянским ужином — я устроился в относительно чистой постели. Было непривычно лежать на матрасе, набитом сеном, тело ощущало каждую травинку, но странным образом это было даже приятно — какое-то естественное, природное ложе. Корка хлеба с мёдом, которую я оставил себе на «десерт», показалась мне вкуснее любых ресторанных изысков из моей прошлой жизни. Возможно, из-за усталости или голода, а скорее всего, потому, что эти продукты были живыми, настоящими, не такими, как в моём будущем, повсеместно напичканными химией.
Лёжа в сумраке комнаты, слушая, как потрескивают стены старого дома, я размышлял о своём положении. Странно, но впервые за долгое время я ощутил некую свободу. В будущем я был лишь винтиком в огромной корпоративной машине — дедлайны, отчёты, бесконечные совещания, где твой голос никому не важен да и не нужен. Здесь же я стал хозяином своей судьбы. Да, сейчас у меня спартанские условия, но всё в моих руках.
Я повернулся на бок, устраиваясь поудобнее. За окном стрекотали сверчки, где-то вдалеке лаяла собака. Тишина деревенской ночи, такая непривычная после городского шума, обволакивала и каким-то магическим образом успокаивала. В голове крутились обрывки мыслей, складываясь в планы на будущее.
Завтра обязательно нужно будет поговорить со старостой, узнать, чем живёт Уваровка, какие у крестьян проблемы и что можно улучшить. Всё-таки мои знания из будущего могут быть полезны в преображении этой захудалой деревушки.
Глава 6
Проснулся я от непривычных звуков — мерного шороха и чего-то похожего на свист. Первые несколько секунд пытался понять, где же я нахожусь, но сознание никак не хотело проясняться. Память настойчиво подкидывала картинки московской квартиры — серые стены, шум машин за окном, запах выхлопных газов, — но нет, реальность была совсем другой. Покосившись на стены, потолок с пучками сухой травы, торчащими между брёвен, я осознал, что вчерашний день был не сон, не бред, а что ни на есть реальность. Деревянный дом скрипел и постанывал, будто живой, приспосабливаясь к утренней прохладе после ночной сырости. Каждая доска имела свой голос, свою мелодию в этом странном деревенском оркестре.
Запах старого дерева и свежескошенной травы окутывал как плед. Воздух… Боже мой, какой здесь был воздух! Ничего общего с тем химическим коктейлем, которым мы дышали в мегаполисе. Чистый, свежий, наполненный ароматами трав и утренней росы. От него даже слегка кружилась голова, как от хорошего вина, выдержанного в дубовых бочках. Лёгкие словно расправлялись после долгого сжатия, жадно втягивая этот нектар.
«Вжих, вжих, вжих» — доносилось со двора, мерно и ритмично. Я с трудом поднялся с кровати — каждая мышца ныла, — и, я, кряхтя, словно дряхлый старик, подошёл к окну. Половицы под ногами скрипели так, словно готовы были в любой момент провалиться.