Воронцов. Перезагрузка
Шрифт:
Ставни как и вчера, поддались не сразу. Деревянные петли разбухшие от сырости, сопротивляясь моим попыткам их открыть. Но когда я наконец справился с ними, приложив немалые усилия, то увидел картину, которая меня искренне порадовала.
Митяй, засучив рукава почти до локтей, размеренно водил косой, укладывая ровные ряды бурьяна. Видно было, что с косой он знаком не первый день — движения плавные, без лишней суеты — такое приходит только с опытом. Пот блестел на его загорелом лице, но работал он легко, будто играя.
Часть
— Молодец, Митяй! — крикнул я, не сдержавшись.
Парень, прервавшись на полувзмахе, аккуратно воткнул косу в землю и поклонился, сняв картуз:
— Доброе утро, барин! Как почивать изволили? Не жёстко ли на новом месте?
— Да уж, почивал, — усмехнулся я, потирая затёкшую спину и покручивая шеей. — А ты, смотрю, времени даром не теряешь. С петухами встал?
— Так ведь не порядок это, чтоб у барина двор бурьяном был заросший, — Митяй опёрся на косу, словно на посох. — Люди что скажут? А я тут и водицы наносил, пока вы спали, умыться вам приготовил. Я вышел во двор, и Митяй, подхватив ведро, полил мне на руки. Ледяная вода аж обжигала кожу, но это было именно то, что нужно — сон буквально как рукой сняло, мозг заработал с непривычной ясностью.
— Ох, хорошо! — выдохнул я, растирая лицо и ощущая, как кровь бежит быстрее по жилам. — Давай-ка пойдём перекусим, что там у нас осталось?
Митяй бережно поставил косу к стене дома и утёр руки о рубаху:
— А много ли там осталось, барин? Вчера же почти все съели.
Мы вернулись в дом. Остатки еды, принесённые вчера вечером дочкой старосты Аксиньей — к сожалению, быстро закончились. Корка хлеба и немного молока в глиняном горшочке — вот и всё богатство. Я прикинул, что надо срочно решать вопрос с пропитанием, иначе нам с Митяем придётся затянуть пояса потуже.
Но для начала требовалось разобраться в общей ситуации, так сказать, понять, что к чему в этом новом для меня мире, где правила игры кардинально отличались от московских.
Мы вышли на улицу. Деревня уже давно не спала — отовсюду доносились звуки начавшегося дня: мычание коров, требующих дойки, кудахтанье кур, переполошившихся из-за пробежавшей кошки. Детишки носились между домами, гоняя друг друга с палками вместо сабель, их смех звенел в утреннем воздухе.
Я увидел мужиков — человек пять или шесть — которые куда-то собирались с косами на плечах, переговариваясь вполголоса и изредка поглядывая в мою сторону. При виде меня все разговоры тут же затихли, и они дружно поклонились, но как-то настороженно, исподлобья поглядывая — будто ждали подвоха или готовились к неприятным новостям.
— Доброе утро, люди добрые! — окликнул я их, стараясь говорить уверенно, но при этом дружелюбно, не слишком по-барски. —
Мужики переглянулись между собой красноречивыми взглядами, явно не зная, как реагировать на такое неформальное обращение. Один из них, постарше, с проседью в бороде, даже рот приоткрыл, словно хотел что-то сказать, но не решился. Другой потоптался на месте, переминаясь с ноги на ногу.
В воздухе повисло напряжение, которое можно было резать ножом. Молчание затягивалось, становилось неловким.
И в этот самый момент со своего двора неторопливо вышел Игнат Силыч — староста.
— А, стоите, лодыри! — рявкнул он, его голос прокатился по улице, словно гром. Сено само себя-то не накосит! Зимой скотину чем кормить будете? Корой с деревьев?
Мужики сжались, словно школьники, застигнутые врасплох на шалости. Кто-то замялся, кто-то уставился в землю.
— Так барин велят собраться, — неуверенно протянул кто-то из крестьян, прячась за спины других мужиков.
— Ну да, ну да, — ехидно протянул староста, прищурив глаза. — Боярину-то виднее, как потом скотину зимой кормить будем.
Я намеренно, демонстративно проигнорировал его тон, хотя внутри всё закипело. Игра началась, и я должен был показать, кто здесь хозяин.
— Значит так, — сказал я твёрдо, обводя взглядом всех присутствующих. — Ко мне пойдём. И прихватите штук восемь поленьев, обязательно одинаковых, да досок струганных возьмите штуки четыре.
Сказав это мужикам, я не оглядываясь пошёл обратно к себе во двор. За спиной слышал приглушённые переговоры, но не оборачивался — нужно было держать марку.
Пока мужики выполняли поручение, я зашёл в пристройку флигеля. Там нашёл несколько как будто специально заготовленных металлических прутьев. Не гвозди, конечно, но сойдёт — краешек загнуть, и нормально будет. Молоток тоже прихватил. Железо здесь было на вес золота, но для дела не жалко.
Только я вышел из сарая, как увидел, что во двор уже зашли мужики. Кто-то нёс поленья, кто-то доски. Работали слаженно, без лишней суеты — видно, привыкли к физическому труду. Быстро соорудили простые лавки, на что один из мужиков — тощий, с вытянутым лицом — хмыкнул недовольно:
— Не экономит боярин железо совсем, на лавки решил потратить.
Остальные на него зашикали, мол, не твоего ума это дело. Он боярин, ему виднее. Но я заметил, как многие покосились на куски железных прутьев — действительно, расточительство по их меркам.
Мы расселись все прямо на улице, под окном, под той самой створкой, которую я с трудом открыл утром. Поглядел на неё опасаясь, что упадёт кому-то из мужиков на голову, но — будем надеяться, что обойдётся. Митяй пристроился чуть поодаль, все-таки тут взрослые мужики собрались.