Воровские гонки
Шрифт:
– Он кота укокошил!
– первой поняла фигура и радостно рассмеялась. Хор-роший у тебя пес! Прямо охотничий!.
– Надо же... Кота... А если соседский?
– так тихо произнес седенький, что его слова еле долетели до забора.
Прошаркав галошами, одетыми на босу ногу, он склонился над мертвым котом, изучил его раздавленную челюстями Ральфа голову и тихо обрадовался:
– Не-ет... Не соседский...
– Бросай пса!
– прикрикнула фигура.
– Иди. Тебе сдавать. У меня буро!
– С чего это?
– недовольно обернулся седенький.
–
– Нет, конечно! Надо переиграть!
– Я не согласен!
Седенький заботливо, как ребенка, погладил по голове Ральфа, пса-дворянина, вымахавшего размером с теленка, что-то шепнул ему на ушко и прошаркал назад к двери.
Желтая полоса исчезла, и Жора Прокудин зло прошипел:
– Бе-еник, не лезь туда. Попадешь под ветер. Пес учует...
– Нормалек, - обрадовался Топор.
– Все-таки двое. Амбал - мой. Седой твой. Беник на стреме...
– С него стрема, как со свиньи балерина... Ладно. Почапали.
Согнувшись, как солдаты, идущие в атаку под пулями, они вслед за Жорой Прокудиным перебежали вдоль забора к дереву, ветви которого нависали над досками, послушали полуночную тишину поселка. Внутри нее взбрехивали собаки, далекой пчелой жужжал какой-то механизм - то ли пилорама, то ли циклевальная машина, шумели сонной листвой деревья.
– В темпе вальса, - скомандовал Жора Прокудин и первым подтолкнул в поясницу Топора.
Вторым перелез Бенедиктинов, за ним - Жора - руководитель.
Приземлился он громче других, и Ральф, уползший в будку обдумывать свои собачьи мысли про тупого кота, не пожелавшего убежать, вновь вскочил на ноги. Огромный мокрый нос всосал в себя, наверное, два кубометра воздуха, но ничего не уловил, кроме запаха горячих досок будки и медленно оседающей кошачье й вони. Сторожевой долг все-таки вытолкнул пса наружу, и вот теперь он точно уловил хруст веточки. Повернул туда морду, и ярость кровью ударила в голову. Запах! Там все-таки был запах! Ветер-помощник юркнул по двору и донес его до мокрого собачьего носа.
– Ну что у тебя опять!
– повторно уложил через двор желтую
полосу седенький человечек.
– Я из-за тебя комаров в дом напу...
Вопреки уже уточненной диспозиции Топор кинулся именно на деда.
Сбив его вбок, он пролетел еще метра два в воздухе и мешком
шмякнулся на хилое, вовсе не сопротивляющееся тело.
– Не надо!
– неожиданно шагнул в желтую полосу Бенедиктинов и вновь выкрикнул: - Не убивай его! Он такой старе...
И тоже не успел договорить.
Ночь грохнула залпом карабина, и поэт как-то странно, нелепо подпрыгнул на месте, одновременно сгорбившись, и тут же осел на траву. Неимоверным усилием подняв голову, он немо, одними губами что-то еще сказал и завалился на бок.
– А-а!
– с ревом вскинулся Топор.
Под бешеный, уже перешедший в хрип лай Ральфа, он перепрыгнул порог, схватил табуретку и швырнул ею в здоровяка, перезаряжающего карабин. Углом сидения табуретка угодила в голову парню, и он,
– Ха-а!
– Кулаком нанес удар Топор снизу, под челюсть, и с удивлением обнаружил у себя на шее чьи-то холодные слабенькие пальчики.
Почему-то подумалось, что это - смерть, и он, двумя локтями махнув себе за спину, ожидал наткнуться на что-то костистое и твердое, а на самом деле локти вмялись будто бы в пух. И пальчики сползли с шеи.
Обернувшись, он увидел скорчившегося седого старикашку. А увидев, тут же забыл. Самым страшным был все-таки не он.
– Потанцуем!
– по привычке, привитой в зоне, выкрикнул Топор вызов здоровяку и замер статуей со сжатыми у груди кулаками.
Прислонившийся спиной к стене дома парень смотрел на него остывающими глазами. Из-под ножа черно стекала кровь, и в этом единстве глаз и крови было что-то зловещее.
– Бе... Бе... Беник того... наповал, - шатаясь, вошел в дом Жора Прокудин.
– Ты где был, падла!
– обернувшись, брызнул кровавой слюной Топор.
Из разбитых непонятно обо что губ стекала по шее струйка, а лицо было таким страшным, что даже осатанелый лай собаки выглядел писком мыши.
– В кустах сидел, да?! В кустах?!
– Я... я споткнулся, - еле слышно ответил сухими губами Жора Прокудин.
– А ты сам тоже... того... Зачем на деда? Дед был это... мой...
Он со страхом посмотрел на рукоятку ножа в груди парня, на его бледнеющее лицо, потом на драный галош, валяющийся у ноги старикашки, и, чуть не плача, спросил:
– То... Толян... чего ж теперь делать, а? Это же мо... мокруха...
– Да заткни ей глотку!
– взревел Топор, схватил с полки кухонный хозяйский нож и вылетел во двор.
Качающимся взглядом Жора Прокудин проводил его спину, шагнул правее и его глаза теперь уже остекленели. Топор подбежал к псу, в порыве вставшего на задние лапы, и странно затанцевал перед ним. Ральф хрипел и пытался порвать цепь, но даже его мускулистое тело не могло совладать с металлом.
– Х-хэк!
– выкрикнул Топор и махнул рукой справа налево.
Таким движением дирижер заставляет умолкнуть оркестр.
Цепь звякнула, и хрипение пса перешло в странное бульканье. Ральф будто бы прополаскивал горло.
А стоящий спиной к Жоре Топор взмахнул руками теперь уже вверх и с прежним хыканьем опустил ее. Так закрывают капот машины, которую уже невозможно отремонтировать.
Спотыкаясь и держась рукой за стены, Прокудин выбрался из дома, с минуту постоял на качающейся земле и только потом добрел до детской качельки. Прямо под нею лежал на боку поэт Бенедиктинов, и у него было такое лицо, будто он теперь наперед знал, что произойдет с Жорой и Топором, но еще не решил, стоит ли им об этом рассказывать.