Воровские гонки
Шрифт:
– Я уже говорил. Не то, чтобы часто, но, в целом, нормально. По
расписанию. В других районах - гораздо хуже...
В экран, образованный рамой окна, въехал чадящий "Икарус". На остановке сначала пропала чернота (все ожидавшие сложили зонты), потом все остальные цвета (люди залезли в автобус), кроме одного - серого. На скамейке остался сидеть на клеенке дед. Серая, не по времени года, фуфайка, серая кепка, серая седина.
Автобус окатил стойкого ветерана остановки едким выхлопом и покатил по улице с торжественным видом. В Москве автобусы не умеют отъезжать с такой помпой. Наверное, потому, что
– А сколько маршрутов здесь проходит?
– присев, поинтересовался Дегтярь.
– Один.
– Серьезно?.. А какой интервал?
– Ну, сейчас, в обед, где-то минут семнадцать...
– Значит, уже два автобуса прошли, - самому себе ответил Дегтярь.
– Почему два?
– пришел черед удивиться Кузнецову-старшему.
"Почему же дед не уезжает?" - мысленно спросил себя Дегтярь и ему на мгновение стало страшно, хотя какой вроде бы страх мог исходить от вида восьмидесятилетнего деда в серой фуфайке. Но он его все-таки испытал и оттого, что испытал, запомнил навеки.
– Вам вызвать джип?
– раздраженно спросил Кузнецов-старший.
– Пока не нужно, - ответил Дегтярь.
– У вас есть сотрудники маленького роста?
– Конечно, есть.
– Мне нужны двое таких.
– Прямо сейчас?
– Да. Как можно быстрее. Я должен их проинструктировать, пока не
пришел следующий автобус.
Глава двадцать седьмая
РАЗБОРКИ КОМНАТНОГО МАСШТАБА
Только через двое суток после побега Топор попытался произнести звук, не похожий на "Фа". Он по-старчески медленно приподнял правую руку, стянул с губ что-то мокрое, скользкое и похрустывающее, будто мороженый кальмар, и простонал:
– Фо-ора... Фа-анетка...
Сидящий на пороге комнаты лицом ко двору Жора Прокудин вскинул нечесаную голову, обернулся и только после повторных слов-стонов кликнул Жанетку, загорающую на раскладушке у стены:
– Он очухался... Зовет...
Хрустнули пружины раскладушки. Жанетка на цыпочках, как девочка-балеринка, пропорхала в комнату, склонилась над Топором и легонько сдвинула капустный лист с его правого глаза. На губах уже листа не было. Понизу, под капустными ошметками бугры и отеки от ушибов были еще и смазаны мелко протертой петрушкой. Человек, не знающий, что здесь происходит, был бы потрясен видом голого парня, выкрашенного чем-то ярко-зеленым да еще и наглухо укрытого капустными листьями. Но именно такой метод лечения помнила из детства Жанетка. В небольшом городишке на Волге, где она родилась, травы и растения всегда ценились дороже заморских лекарств. Таблетки, ничего не поделаешь, одно лечат, а другое калечат. Трава, если, конечно, это именно та трава, что нужна при данной болезни, вреда не приносила, но это уж как кому нравится.
– Он, наверно, пить хочет, - предположил Жора Прокудин.
– Сейчас поищу минералку...
– Фа-анетка, - наконец-то разглядев невесту, взял ее за руку Топор.
– Все хорошо, миленький, - успокоила она его.
– Все хорошо. Ни одного перелома. Только ушибы. Сильные, но они пройдут. Мы врача приглашали. Он кучу мазей выписал. Я в мази не верю, но, если ты хочешь, могу вместо листьев мазями полечить...
– Фа-анетка...
Топор произнес ее имя таким голосом, что стало ясно: если бы Жанетка сказала, что эти мази надо выпить, он бы выпил. Ударение он упрямо делал
– Минералка кончилась, - объявил Жора Прокудин.
– Есть "фанта". На самом донышке...
– Давай, - протянула она руку.
Жанетка была не в силах оторвать взгляд от еле прорезавшегося правого глаза Топора. До этой минуты она очень боялась, что глаз вытек, и то, что он стал виден, обрадовало ее больше всего. Как будто бы вся жизнь Топора зависела именно от этого глаза. Хотя самые большие ушибы оказались вовсе не на лице, а на левой руке и бедре левой ноги. Особенно на бедре. Синяк на нем наползал на гематому, гематома на синяк и так далее. Нормальные цвет кожи начинался только ниже колена. До сих пор она не могла понять, как Топор сумел дохромать с ними до дома. Стерев зелень с посиневших, похожих на переваренные сосиски губ, она медленно сцедила в еле приоткрывшуюся щель остатки "фанты" и попросила:
– Ты больше не разговаривай. Ты молчи...
Севший у изголовья Топора Жора расценил ситуацию иначе:
– Пусть сначала расскажет, какого хрена он полез в квартиру.
– Не видишь, у него сил нет!
– львицей набросилась Жанетка на Жору. Отойдет - расскажет...
– Тогда уже поздно будет.
– Много ты понимаешь!
Чуть приподнявшаяся рука Топора остановила перепалку. Он послушал отвоеванную им тишину и чуть слышно произнес:
– Фо-ора, я хотел как лучше... Шиво-о ево-о фда-ать, ефли денефки у ни-иво до-ома... Я и за-алеш-ш...
– Дурак ты, Топор!
– не сдержался Жора Прокудин.
– И логика у тебя дурацкая! Кто же такие деньги дома держит, да еще и уезжает от них на целую неделю! Ты банкиров не знаешь!
– Не ругай его, - опять стала на сторону Топора Жанетка.
– А может, он и вправду хотел как лучше...
– А вышло как всегда!
– огрызнулся Жора.
– Никакого терпежа у вас нету. С вами вместе хорошо дерьмо есть!
Он вскочил и швырнул пустую пластиковую бутылку. Оранжевая этикетка "фанты" мелькнула в сумеречном воздухе комнаты, вылетела через дверь во двор, под солнце. И сразу стала еще ярче. Она будто бы впитала за время полета в себя солнечный свет.
– Нам до банкира осталось всего ничего прождать, - не в силах оторвать глаза от ярко-оранжевого, так похожего на золото, раздраженно произнес Жора Прокудин.
– Тогда четверо суток оставалось. Сейчас вообще всего двое...
– Фо-ора, это... это не ба-анкил, - так и не смог Топор выжать
из себя "р".
Если учесть, что он картавых на дух не переносил, то понять его
состояние сейчас смог бы любой. Но только не Жора. Потому что он заметил не одну букву, а целое слово, точнее сразу два. И самое главное частичку "не".
– Ты что имеешь в виду?
– снова сел он на стул.
– Та-ак... ну, на фа-атере, фивет не банкил, а кульел... ну, фто налкотики вофит...
– Возит?
– не понял Жора Прокудин слово.
– Да... Вофит... И не Шергеев он, а... а Шинеблюхов...
– Чего он сказал?
Жанетка прикусила губку, горестно помолчала и все-таки произнесла именно то, что подумала:
– Топор сказал, что ты дурак, Жора... В чистом виде... В той квартире, которую мы пасли, жил не Сергеев, а некий Синебрюхов. Судя по всему, обычный наркокурьер...