Воровские гонки
Шрифт:
– Закрой, твою мать!
– гаркнул Жора Прокудин, завел машину и бросил ее по колдобинам серой, ссохшейся земли к виднеющемуся между домами асфальту.
– Фа... Фа...
– Молчи, Толюньчик, - назвала Топора по имени Жанетка и погладила пальчиками его распухшую правую бровь.
– Молчи. Мы еще не это... не оторвались...
– Что за менты у них!
– ругнулся Жора Прокудин.
– Они точно уже весь город по тревоге подняли! Надо линять из машины...
– Не сейчас. Топор того...
– Фа... Фа...
– На себе попру!
–
– неожиданно всплакнула она.
Ее слезы резанули Жору по сердцу. Он впервые видел Жанетку плачущей. И эта перемена вдруг резко, под мелькание проносящихся мимо машины столбов, сделала Жанетку, ту Жанетку, что существовала в его душе, совсем иной. Он неожиданно ощутил ее женщиной, а не просто подельником в юбке. Это не была любовь. Скорее это походило на удивление. Но его вполне хватило, чтобы вдруг понять, что спасает он не Топора и не всех троих пассажиров "жигулей", а Жанетку и только ее.
Руки стали сильнее и увереннее. В них влилось что-то новое, еще ни разу не испытанное. Жора Прокудин бросил машину в обгон с правой стороны хлебного автофургона и зло пожелал "уазику":
– Поцелуй меня в одно место! Тормоза придумали для трусов!
"Уазик", впрочем, тоже не собирался соблюдать правила дорожного движения. Вслед за вертким "жигуленком" он делал обгоны с правой стороны, двойные обгоны, подрезал, вылетал на встречную полосу, проскакивал дворы насквозь. В "уазике" уже давно решили, что бандиты - местные, раз они так хорошо ориентировались в городе. Милиционеры не знали, что после Москвы, забитой, утрамбованной машинами, как бочка сельдью, провинциальный Приморск да еще и в пекловое время выглядел для Жоры Прокудина пустым треком для гонок.
– Слева еще один!
– первой заметила вынырнувший из переулка второй милицейский "уазик" Жанетка.
– Вижу!
– зло отозвался Жора Прокудин.
Ему не хотелось, чтобы та, которую он спасал, хоть что-то говорила. Сейчас не могло быть успокаивающих слов. И хотя он проскочил перед носом у второго "уазика", оставив его в хвосте, предчувствие, что капкан защелкнулся, стало еще сильнее. Где-нибудь впереди "жигули" с беглецами уже наверняка ожидали не "уазики", а "шевроле" или "форды" с мигалками.
Свернув вправо, Жора Прокудин вогнал "жигули" на самую широкую из тех улиц Приморска, по которым он сегодня ехал. Но и машин здесь оказалось больше, чем где-либо. Вдоль тротуара тянулся полуметровый металлический заборчик, и машина поневоле уперлась в борт грузовика. Левее все было забито автомобилями, будто сейчас здесь снимали фильм о Москве.
– Ну, давай, давай!
– умолял грязный борт "ЗИЛа" Жора, но огромные цифры на этом борту никак не хотели ни уменьшаться, ни отъезжать в сторону.
– Это конец, Жора, - со вздохом сдалась Жанетка.
– Они от нас в трех машинах. Они разгонят их мигалкой. Или выскочат пешком...
– Вижу!
– бросил он быстрый взгляд в зеркало заднего
– А что я сделаю?!
– Фа... Фа...
– Молчи, миленький, молчи, - закрыла она ладошкой губы Топора и заплакала как ребенок - искренне, громко, без малейшей надежды на лучшее.
Металлический забор оборвался как-то неожиданно. Поворота вправо не было. Просто кому-то на дачу понадобилась металлическая труба, и он ее вырезал прямо из заборчика в центре города.
Цифры на борту "ЗИЛа" дернулись вперед, щель между его колесами и краем целого забора стала увеличиваться, и Жора Прокудин не раздумывая бросил "жигули" вправо. Машина вразвалочку, будто пьяный матрос, взобралась на бордюр и рванула по тротуару.
Перепуганная влюбленная парочка еле успела отпрыгнуть от вылетевшего на тротуар вишневого капота.
– Козел!
– крикнул побелевший парень.
– Ты...
И замер от еще более неожиданной сцены. На пустое место, оставшееся в правом ряду, нырнул из соседнего визжащий милицейский "уазик", но его на секунду опередил маленький кругленький "опель-астра". Звон и хряск на секунду перекрыли все другие звуки шоссе. Даже истеричный вой мигалки.
– Засранец, ты не пропустил нас!
– заорал вылетевший из "уазика" сержант.
Его глаза уже не слезились, но у него было такое лицо, будто он собирался заплакать. Еще десять минут назад он хотел попасть в телепередачу об отделении милиции, но ему не дал напарник, сказавший: "Давай не будем девчонке мешать". Теперь ему не дали получить премию за поимку преступников.
А из "опеля" совершенно спокойно выбрался высокий черноволосый мужчина в невероятном для тридцатиградусного Приморска двубортном английском костюме из темно-зеленой шерсти, провел ладонью по затылку, приглаживая его, и холодным голосом ответил:
– За засранца получишь. На всю катушку.
Эту эпохальную сцену Жора Прокудин не видел. Он выписал зигзаг по дворам среди красивых многоэтажных домов-"кирпичей", трижды проверил тылы в зеркале заднего вида и только тогда остановил машину.
– Харэ, уходим!
– принял он решение.
– Помоги, - жалобно попросила Жанетка.
– Он тяжелый...
– Ну, давай.
Только сейчас Жора Прокудин вспомнил, что спасал не одну лишь Жанетку, а еще и Топора. Даже, точнее, больше всего спасал именно Топора. Самым беспомощным в салоне был он, бывший боксер и метатель резиновых мячиков.
– Фа... Фа...
– Не бормочи!
– оборвал его Жора.
Вдвоем они помогли Топору доковылять до скамейки у берега какой-то канавы, видимо, считавшейся в Приморске рекой.
– Посиди с ним, - приказал Жора Прокудин.
– Я отпечатки пальцев сотру. Ты где бралась?
– За дверцу... И за твое сиденье...
Он вернулся быстро, менее чем за минуту. По пунцовому лицу Жоры островами были разбросаны мелкие белые пятна. Они выглядели льдинами, которые еще не успели растаять в горячей воде океана.