Ворожея: Лёд и Пламень

Смит Татьяна

При последних словах Гостомысла василиск вдруг переменился на глазах, больше стал в несколько раз. Его чешуя потемнела и стала твёрдой, будто камень, глаза налились кровью.

— Готовьс-с-ся к с-с-смерти… Дам тебе пос-с-следний ш-ш-шанс-с, победи меня и отпущу! Бейс-с-ся, намес-с-стник.

В руках Гостомысла вдруг меч сверкнул, сжал он рукоять, готовясь к смертному бою. Змей бросился на него, раскрывая свою пасть, полную острых зубов. Гостомысл извернулся, ушёл от змея.

Подняв меч, наместник обрушил на змея удары его. Однако его клинок скользил по чешуе, не оставляя ни единой царапины. Не теряя надежды, Гостомысл продолжал рубить

изо всех сил, выдыхаясь, он вдруг хотел было отступить.

Но разъярённый василиск обвил тело Гостомысла своим хвостом, сжимая его всё сильнее, кости его сломать пытаясь. Гостомысл меч приготовил, всадил что было сил, пробил всё же мечом чешую, едва хвост не отсек, взревел змей, ослабил хватку. Едва живой тот вывернулся, насилу выскользнул из объятий змеиных. Снова на змея кинулся, норовит ему лапу подрубить, да только никак не выходит. Разозлённый змей схватил Гостомысла в свою лапу, зарычал, похолодело в груди наместника, и померк вдруг свет в глазах его.

Отшвырнув изломанное тело в сторону, василиск снова на мосту замер. Лишь тряпицу, оброненную Гостомыслом, под себя спрятал. Едва прикрыл её, как на мосту сама Мара появилась.

— Не отдашь ли мне то, что моё? — она протянула руку с длинными ногтями в сторону змея.

— Твоя падаль вон там леш-ш-шит, — мотнул он головой в сторону тулова наместника, чья душа, уже вылетев из тела, робко топталась перед мостом, помня ещё боль от змея испытанную и не решаясь шагнуть дальше, мимо того пройти.

— Он мне боле не нужен, ему с его душой подлой да чёрной нет места в Нави, да и Ирии, в Пекло слуги Чернобоговы уведут, — отмахнулась она от души, что, заметив её, вокруг крутилась. — За мечом я пришла, что он тут обронил. Это он мне обещал! — Разъярилась Мара, сверкнув ставшими вдруг змеиными, будто у василиска, глазами.

— Не твой тот клинок, Мара, с-с-сама то с-с-снаеш-ш-шь. Княс-с-сей древлянс-с-ских он, — василиск обвился вокруг перил да меч с собой прихватил. — Тебе он ни к чему.

— Мне он им обещан, отдавай! — топнула ногой Мара.

— Ну так с-с-с него и с-с-спраш-ш-шивай, — прошипел василиск, прищурив свои жёлтые, словно у хищной птицы, глаза.

— Нет с души спроса о насущном, сам знаешь, — прошипела Мара, ещё больше разъярившись на отказ.

— С-с-снаю, но мне ш-ш-што с-с-с того? Я уш-ш-ше боле не твой с-с-слуга, нет твоей воли надо мной. А меч мне еш-ш-е пригодитс-с-ся, княс-с-сь с-с-са ним придёт. Мне тут мос-с-ст с-с-теречь с-с-скуш-шно, а так рас-с-свлечение, — прошипел василиск, усмехнувшись.

Разозлилась Мара, отмахнулась от души наместника рукой, чуть серпом своим не задела, та аж в сторону отлетела, махнула серпом вновь да растворилась дымкой. А василиск вновь в тени затаился, глаза прикрыл, и словно и не было его.

Меч

Уже часа три они шли после боя с нечистью и наконец вышли к пещере, что Вила видела, когда с Гостомыслом брели они по миру Подлунному. От неё снова веяло холодом лютым, но в этот раз ведьма решила в неё заглянуть, рядом с князем она смелее была. Чёрный зев пещеры казался пастью чудища, готового сожрать любого, кто рискнёт внутрь сунуться. Изнутри доносился вой, леденящий кровь; слышались рыдания. Шагнув внутрь, девушка зажгла колдовской огонёк, осветила им путь. Осклизлые стены, поросшие мхом, были мокрыми от стекающих ручейков воды. В глубине они увидели вырубленный из чёрного камня алтарь, а на нём стоял идол Мары: высокая,

красивая, в длинном платье, со сжатым в руках серпом; она словно живая смотрела на них из дерева. Перед ней стояла резная каменная чаша, наполненная тёмной жидкостью. Из этой чаши доносились стенания: видать, сюда и стекала жертвенная кровь. Ведьма поёжилась от озноба и поспешила наружу: нечего им тут делать. Князь тоже задерживаться не стал, и ему не по себе там было. А вскоре они вышли к деревеньке, где ведьма с наместником ночевали в прошлый раз.

Всё те же старые покосившиеся дома стояли за упавшими на землю тынами, всё также чернели они провалами окон, их покрытые старым дёрном крыши на многих уже провалились внутрь и обнажили перекрытия. Двери, почерневшие от времени, упали и лежали на земле, а сами проёмы дверные покосились. В трубах завывал печальную песню холодный ветер, что забирался даже под тёплую душегрею ведьмы, что та на себя надела перед выходом. Поёжившись, девушка пошла вперёд по заросшей травой тропке. Скорее всего, раньше тут была широкая просёлочная дорога, но вот только тропка и осталась от неё. Да и по ней, видать, никто, считай, не ходил, вся травой поросла. Да и кому тут ходить-то.

Князю тоже не по себе в деревеньке было, за каждой избой нечисть мерещилась, казалось, так и выпрыгнет из-за угла, только отвернись чуть. Он постоянно озирался по сторонам, сжимая в руке меч, готовый отразить нападение. Лишь много часов спустя вышли они наконец к реке. Князь аж замер от красоты перед ним открывшейся.

Берега реки поросли прекрасными яркими цветами, вода её была чистой, прозрачной, каждый камушек на дне видать, а на том берегу ярко светило солнце на голубом высоком небе. Светлые души с лицами радостными спешили к резному высокому мосту, что через реку ту перекинут был. Добротный, крепкий, потемневший уже от времени, покрыт он был узорами, по перилам вырезанными.

— Где это мы? — Светозар наконец речь снова обрёл.

Задумалась ведьма и начала говорить словами своей бабки, что на ум пришли:

— Посреди Сварги раскинулся мост Калинов, мост дивный, серебряный, чудным светом сияющий. Под мостом тем течёт реченька Смородина, воды её бурные, пламенные, берега крутые. Мост сей крепок, чудами разными хранимый, а в реке огненной плещут рыбы дивные, с перьями золотыми, чешуёй самоцветной, стражи, что души провожают в мир Навий, по бокам стоят. На мост Калинов путь не всем лежит открытый, лишь тем, кто духом чист да силён, сердцем смел и отважен. Мост тот — граница между Явью и Навью, переход, путь к Ирию. А хранят его Заря-Заряница да Полуночница, — она улыбнулась. — Но, как видишь, в сказах оно не так, как на деле, ни серебра тут нет, ни дочерей Калины, да и воды её с этой стороны не пылают огнём Пекла.

Князь же на деревья засмотрелся, и ему, как наместнику, чудилось, что видит он средь листвы души людские, что руки из ветвей к нему тянут, но не кричали они, улыбались, радостные были. В водах и вправду увидел рыб дивных, яркая их чешуя, будто камни самоцветные, искрила в струях воды. Голоса батюшки и нянюшки услыхал, желали они ему победы скорой, шептали, что хорошо им живётся в мире Нави. И так тепло на душе у Светозара от того стало. Рассказал он ведьме о том.

— Тут каждый своё слышит и видит. Те, кто духом чист, хорошее увидят, а такие, как Гостомысл, страха натерпятся. Каждому своё Смородина показывает, каждый своё на её берегах чует. Но пойдём, нам пора, заждался нас уже небось страж моста.