Ворожея: Лёд и Пламень
Шрифт:
Мара, наблюдавшая за ним в чаше, брезгливо скривилась: все порты попачкал и ещё и доволен тем, а уж мысли о ней как о девке сенной и вовсе её озлобили. Ишь чего удумал, чтоб она перед ним на карачках стояла, покорно принимая его, как кобыла какая, да не бывать тому, — она со злобы ударила кулаком по столу. Решила проучить зарвавшегося человечка.
В стороне треск раздался, будто ломится кто к нему через кусты. Сердце наместника в пятки ушло, когда на прогалок перед ним вывалился упырь, здоровый, серая кожа в свете луны ещё бледнее кажется, глаза тёмными провалами
Побежал тот, куда глаза глядят. Хорошо, что глядели они у него прямо. А не то слухи о том, что люди по лесу кругами ходят и поэтому выбраться не могут, стали бы правдой, — он и сам недавно, считай, заплутал и снова бы попался.
Внезапно в кустах глаза загорелись, да близко так, что почуялось Гостомыслу зловонное дыхание из пасти. Попятился он назад, страх ноги сковал его, повалился наземь, в траве запутавшись, отползает назад, а упырь всё ближе подбирается. Повезло ему, что в этот момент на него упырь бросился да мимо пролетел.
Лишь лоб когтями оцарапал, полилась кровь алая, глаза заливать стала. Вскочил наместник, вперёд снова бросился, вскоре за корягу зацепился да кубарем вперёд полетел. А тварь будто того и ждала, могучим прыжком к нему сиганула. Да не рассчитал немного упырь, насадился на острую ветку, торчащую, пробила она плоть гнилую прямо в сердце да так и повис над Гостомыслом. Тот от страха совсем обезумел, бросился бежать вперёд, дороги не разбирая, ветки по лицу хлещут, рубаху в клочья дерут, а он всё бежит.
Мара раздосадованно поджала губы, но новую тварь посылать вослед не стала. Ещё успеет она с ним поквитаться. Посмотрела на спящих мужчин около стола и вновь в чашу уставилась.
А наместник меж тем из сил выбился, упал на землю, лежит. Дышит тяжело, с присвистом, и как только в этой кутерьме свёрток не потерял, вон торчит за пазухой. Лёг на спину, раскинул руки и уставился в темноте в небо взглядом невидящим, понял предупреждение, не стоит боле о богине такое мыслить.
Мара, которой помыслы его видны были как на ладони, даже усмехнулась, скумекал, что она ему не девка сенная. Но проучить следовало, тут она в своём праве.
Отдышавшись, Гостомысл дальше побрёл, уже с осторожкой, а то, не дай чуры, опять кто из кустов выскочит. Вскоре вышел он на берег знакомый. Остановился, на воду смотрит, и чудится ему вновь, будто есть там кто. Еле глаза отвести смог и тут же на мост глянул, в голове ещё слова матушки всплыли:
«Стоит мост Калинов на границе Яви и Нави, охраняют тот мост три девицы-дочери Калины: Заря Утренняя, Заря Вечерняя и Полуночница. Сам мост сделан из дуба, а перила его — из чистого серебра. Покрыт мост коврами самоткаными, узорами расшитыми. По мосту этому идут души умерших, чтобы попасть в царство Навье. Но не все души могут пройти по мосту, лишь те, кто прожил жизнь верно. А под ним течёт река Смородина, воды ее кипят и бурлят. В реке этой живут чуды разные и нечисть всякая, которые не дают душам перейти взад».
И вот перед ним тот мост, и ни перил из серебра, ни дочерей не видать. Мост как мост, старый, крепкий, перила
Ужо восседает Василиск, змееподобный царь, с головой петушиной, с гребнем пламенеющим, будто жар. Чешуя его блестит, как жаркая медь, а взгляд его смертоносен, никто не смеет устоять, то знал наместник, потому в глаза змею не смотрел.
Змей нетерпеливо переминался, хвост его, как бич, свивался да по мосту лупил. Когти его остры, как бритвы, были, сидел, скалил пасть его, полную ядовитых зубов.
— С-с-с-сачем приш-ш-шел, с-с-смертный? — с шипящим присвистом спросил его василиск.
От страха Гостомысл на колени бухнулся, поведал змею, зачем пришёл, что готов его испытания пройти да главу меча получить. Прикрыл тот глаза, когтистой лапой почесал шею свою.
— Ш-ш-штош, будет тебе, намес-с-стник, ис-с-спытание. Отгадай три с-с-сагадки мои, и твоя глава при тебе ос-с-станетс-ся и меча главу получиш-шь. Готов?
Кивнул наместник, куда теперь деваться-то, нужно угадывать, авось пронесёт.
Василиск глаза открыл и начал говорить.
— С-с-с-слушай первую с-с-сагадку: С-с-стоит дуб, на дубу двенадцать с-с-сучьев, на каждом с-с-сучке по четыре гнезда, в каждом гнес-сде по с-с-семь яиц. Ш-што это?
Гостомысл голову почесал. Начал гадать: гнёзда, значится, птичьи, а у какой птицы по семь яиц, того и не знает он, да ещё чтобы жили семьями, ну то верно вороны. Да и других птиц он особо повадки-то и не знал. Так и ответил змею. Покачал головой василиск.
— Неверно, намес-с-стник, еш-ш-е две и голова с-с-с плеч, — сверкнул глазами и вторую загадку загадал. — На рас-с-с-свете он на четырёх ногах ходит, как с-с-средина нас-с-ступит — на двух, а едва с-с-сакат придёт — на трёх. Кто таков он?
Гостомысл снова задумался, кто ж это такой, чтобы у него к вечеру три ноги становилось из четырёх, а днём две. Наместник стал в голове кумекать: «Может быть, это жаба? У нее четыре лапы утром, две — когда она прыгает, и три — вечером, когда она отдыхает, сидя на задних лапах да умываясь».
Подумал, да так и ответил. Снова зашипел змей, что неверно угадал наместник, осталась у него ещё одна попытка. Последнюю загадку загадал.
— Пос-с-следний ш-ш-шанс-с, с-с-слуш-шай. Я легко, будто перыш-ш-шко, но даш-ше с-с-самый с-с-сильный человек не мош-ш-шет с-с-сдерш-шать меня долго. Кто это, намес-с-стник? Угадаеш-ш-шь ш-ш-шив ос-с-станеш-ш-шс-с-ся, а коли нет…, — не стал он даже договаривать, и так понятно.
Мысли роились в голове Гостомысла: что же это такое, лёгкое, но неудержимое никем? Долго он в этот раз думал, испросил дозволения на два ответа. Кивнул василиск: пусть попробует. Первым ответом наместник выбрал ветер: тот лёгок, но удержать его невозможно. Покачал змей головой: да, он тоже подходит, но не о нём он говорил. Вторым назвал свободу: даже самый свободный человек не совсем свободен.