Ворожея: Лёд и Пламень
Шрифт:
— А вот и знай, а хоть и бегаю, тебе какая печаль с того? Агашка она хотя б не нечисть, а дух порядочный. А пироги чего ж не жрать, коль поставлено. Агашка, кстати, лучше печёт, она-то домовита, а вот ты, — что там Гранька говорить он не успел, в дверь громко постучали.
Прошка вскочил с лавки и кинулся отворять. На пороге стояла мавка и с интересом заглядывала внутрь.
— Чего разоряетесь? На болоте вас слыхать, — она вошла в избу и оглядела взъерошенную компанию.
— А ты чегось приперлась!? — напустился на неё Прошка. — Не видишь, разговариваем мы тут.
— А ты не ори тут мне, а то как дам, — мавка огляделась и перехватила тонкой
— Водяной послал, видеть вас всех хочет, говорит, дело у него важное. Так пойдете аль как? — она обвела взглядом избу.
Василиск
Светозар и ведьма уже час шли по чёрной, залитой бледным светом луны траве. Через озеро их водяной на коряге прокатил, поблагодарил так ведьму за подношения ему. И теперь они шли вперёд, надеясь на память Вильфриды. Князь весь издергался, где-то там, впереди, шёл наместник, умыкнувший надежду его земель, и ему хотелось нагнать предателя, сломать его шею, чувствуя, как под сильными пальцами захрустят, ломаясь, кости. Он буквально чувствовал, как сминается в его руках рыхлая плоть Гостомысла, слышал, как тот хрипит, задыхаясь, и от того на душе становилось легче. Чёрные мысли одолевали его, хотелось рвать и метать, зубами вгрызаться в горло изменника, проткнуть мечом его чёрное сердце.
Ведьма увидела, как задумчив её спутник, и решила его отвлечь. Тронула за рукав, улыбнулась лукаво и бросилась прочь, крикнув:
— Догоняй, княже…
В тот же миг посветлел Светозар, улыбка тронула крепко сжатые до того губы. Запело сердце в груди, теплом повеяло, будто и не шли они по стылому миру. Кинулся вдогон за зазнобой своей. Перекликаясь и смеясь, так они и перебегали от дерева к дереву. Вдали сова ухнула, в кустах светлячки виднелись, казалось, весь мир Подлунный замер, за ними глядючи. Наконец догнал он ладу свою. Схватил за руки, заглянул в глаза её бездонные и только хотел прижать к груди и смять мягкие алые губы поцелуем, как послышался вой…
На поляну перед ними выскочил огромный вурдалак. Светозар Вилу за спину задвинул, меч перехватил и встал напротив нечисти, широко расставив ноги. С губ нежити слюна капала, тягучими каплями падая на тёмную землю, острые зубы и когти блестели в свете лунном, а глаза будто огнём горели.
— Спрячься, — бросил князь ведьме. Та тут же юркнула, будто мышь, за дерево — не время спорить.
Изготовился Светозар к бою, обеими руками обхватил рукоять меча и замер. Вурдалак скалился, рычал, но первым нападать не спешил. Посланник жницы был готов принести эти две души ей в угоду, как она-то и приказала.
Не первый раз князь встречал эти порождения Нави, понимал, что его меч, что из калёного железа скованный, страшнее всего для чёрных духов. Но были вурдалаки хитры, изворотливы да скоры на расправу. Потому решил он подловить его на обман да хитрость. Одному с таким совладать сложно в частном бою. Меч свой опустил, отступил на шаг, наблюдая за противником из-под упавшей на лицо пряди светлых волос. Нежить, зарычав, башку лобатую наклонила и тут же кинулась в бой; еле увернулся от удара лапой с длинными кривыми когтями, пропустил над собой, да подрубил ногу твари. Взвыл подранок, отступил в сторону. Стоит, шатается, но не уходит, силы в нём много, такого, ногу порубив, не одолеть.
Светозар же меч свой перехватил, шагнул в сторону, махнул мечом в обманном ударе; снова нечисть кинулась, да бок подставила. Полоснул князь, потекла чёрная гнилая кровь. И тут обезумел вурдалак, бросился,
Из-за дерева вышла Вильфрида.
— Испугалась небось? — обтирая меч о шкуру убитого, спросил Светозар.
Покачала в ответ головой, дескать, чего мне с таким защитником бояться. А князя досада взяла, только он её смог обнять, как проклятый вурдалак объявился, так он её никогда не поцелует. Но момент был упущен, нужно было идти вперёд, а настроение дурачиться да играться пропало, ежели он тут не один такой, нужно настороже ему быть, вдруг ещё кто выскочит. Ведьма тоже далече не отходила, всё рядом держалась. Так и шли молча, кусты оглядывая.
Гостомысл тем временем крался по кустам, будто тать какой, прижимая к груди свёрток с клинком, он нервно озирался. Казалось ему, будто каждое дерево так и норовит его ухватить своими чёрными ветками, в каждом камне угрозу видел. Среди шорохов слышался ему тихий шёпот, что грозил ему смертью неминучей, виделись тени, которые за ним по пятам шли. А ещё казалось ему, будто следит за ним кто-то, взгляд так и буравит спину, от чего к ней прилипла пропитанная терпким холодным потом рубаха. Грубая её ткань неприятно касалась тела, натирала складки и впивалась тысячей иголок в плоть. Разум, напряжённый до предела, казалось, скоро его покинет, стоит лишь треснуть чуть громче ветке, и душа упорхнёт из тела. Но нет, шёл дальше. Хоть и вздрагивал от каждого шороха, но богам душу пока не отдал.
В голове его роились мысли, гудели сотнями разъярённых пчёл. Всё проклятый Светозар виноват, женился б на его Нежданке, и не пришлось бы сейчас ему по лесам бегать, ноги, лаптями истертые, топтать. И жонка его дурная, нет чтобы отговорить, в ноги кинуться, перед конём лечь да не пустить. Мара проклятая тоже хороша, закинула голого в мир свой лютый, где каждый куст на упыря похож и света белого не видать. Ну ничего, вскоре он доберётся до моста, победит змия, как, правда, пока не знал, у него же при себе даже ножа захудалого нет, и тогда меч волшебный его будет. А уж с ним он станет непобедимым, одолеет и Светозара, голову его на кол насадит и всем показывать станет. Ведьму его зарубит, но перед тем заставит перед ним на коленях стоять, умолять, чтобы он её отпустил, а уж с этим он-то справится. Тело тут же откликнулось на горячие мысли о пригожей девке, заныло внизу истомой сладкой. Наместник даже застонал, будто уже чуял, как девка на уд его попала.
Тряхнул головой, наваждение прогоняя, о том после думать станет, сейчас дойти надобно, а не о чреслах думать. Успокоив жар в крови, снова вперёд пошёл. Всё о мече думал, с ним он будет равен богам, считай, сможет всю Русь под своё копьё поставить, даже Киев ему служить станет, да что Киев, сам царь Византийский на поклон явится. Мысли в его голове были тщеславные, горделивые. В какой-то момент он даже размечтался, как станет сама Мара его наложницей. Мысли о том, как удовлетворит он свою страсть на ложе с богиней, заставили его, как юнца, в штаны излиться, горячая, текущая по ноге жидкость вызвала стон сладострастия. Народит ему Мара сыновей крепких, семени в нём вон сколько.