Восемь тетрадей жизни

Гуэрра Тонино

Я стыдился встать на колени. Мне казалось, что это противоречит моим убеждениям. Тогда я присел рядом с женщиной. Она полностью ушла в себя. Зеленый ковер все более зачаровывал и меня, и мысли подпитывал его аромат.

В конце войны почти исчезло поклонение разлитому в воздухе нежному аромату. Немногие приезжали сюда. Те, кто верил тайно и убежденно. Поднявшись с колен, моя спутница долго прощалась со мной. Пожимая мне руку, она сказала, что уезжает к больной сестре в Сицилию, но в случае надобности я могу обратиться к женщине, которой она оставляла дом. Это и была одна из последних прихожанок маленькой ароматной церкви, приезжавшая покаяться.

Уходя, женщина обернулась, чтобы сказать мне:

— Встречи часто начинаются в момент расставания.

Она

не дала мне времени ответить. Я долго оставался под впечатлением этой загадочной и прекрасной фразы.

Я поселился в большом старом доме со множеством окон и почти без мебели. Дверь одной из комнат была заперта. Туда, наверняка, поместили наиболее ценные вещи. С собой я привез все, что могло пригодиться: простыни, туалетные принадлежности и одежду. Узнал, что раз в неделю на развилке местной дороги останавливается грузовичок с фруктами, сыром, хлебом и другой снедью. Покупатели были редкие: одинокие люди или семьи, которые остались жить на зиму в этих горах для заготовки дров. Торговец сообщил, что к нему ходят покупать хлеб женщина и толстяк, которого звали Ремоне. Видимо, он немой.

Первую ночь шел дождь, и я слышал, как капли стучали по деревянному окну и двери. Растрогался, вспомнив, как однажды мы с матерью отправились навестить деда. Он жил в маленьком сарае — его летнем убежище в Сант-Арканджело. В тот день была сильная гроза, и мы молча сидели, укрытые от дождя старыми досками стен. Когда дедушка умер, я не раз возвращался в этот сарай. И даже летом, как только я входил в него и садился, сразу же начинался дождь. Его удивительный шум оживал в моей памяти, и я его слышал. Он возникал во мне всякий раз, когда я туда заходил. Даже если на улице светило солнце.

Она появилась в этих краях летающего пуха в самом начале лета. Худощавая и молодая, разговаривая, она постоянно жестикулировала, что меняло очертания ее тела. Маленькая церковь в горах с полом, покрытым травой, пробудила ее любопытство. Она знала, что многие стремятся попасть сюда, чтобы помолится и найти утешение. Женщина отправилась к церквушке со своим мужем, который приехал вместе с ней. В тот день им пришлось идти по ухабистым нехоженым тропам, часто опасным. Иногда им встречались кусты с дикими ягодами, а местами на совсем голых тропах были видны следы животных, рыскавших в поисках пропитания. Они узнали, что одна старая женщина может стать им проводницей. Та собирала летающий пух и делала мягкие перины, которые продавала на ярмарках. Им удалось разыскать ее, и она-то и проводила их до маленькой церкви. Женщины подружились. Во второй раз молодая синьора приехала одна и остановилась у новой подруги. Она подолгу, стоя на камнях, вдыхала лимонный аромат, исходивший из часовни. Просила о помощи. Ей хотелось обуздать свое воображение. Его независимость доставляла ей беспокойство, особенно с тех пор, как она вышла замуж. Время от времени женщина возвращалась в «Долину летающего пуха». Это помогало ей подавлять запретные, спонтанно возникавшие желания, и в их отношениях с мужем воцарялся покой.

Я стоял и через пыльные стекла разглядывал пустые комнаты в домах. Туда проникал укрощенный свет, и бледный воздух этих комнат походил на пролитое грязное молоко. Я видел покосившуюся мебель или пустоту, огражденную стенами, которым уже нечего было защищать. Разве что забытый обеденный стол из дерева, выкрашенный в голубой цвет? Он потускнел от времени и потных рук. Я наслаждался: люблю краски, на которых лежит печать времени и разрухи.

Часто разглядываю пейзажи, подсказанные воображению пятнами на облупившейся штукатурке. И тени, оставленные подтеками воды, с рисунком ветвей, растрепанных ветром. Если ты сел на забытый стул перед камином, легко представляешь, что ты и есть тот человек, которого здесь не хватало. Если подолгу не отводить глаз от гор мусора и отходов, то и они способны пробудить в тебе воображение и жалость.

Я долго шагал по земле, собирая слова, затерянные

среди ржавых звуков. Заметил, что заброшенные дома и развалины вновь оживают, когда на их стены падают тени любопытных прохожих. Когда я понял, что и моя тень приносит утешение, стал переносить ее от одной разрушенной стены к другой. Потом присел отдохнуть на край длинной каменной поилки для скота, в которой не было воды. Вокруг нее росли пучки высокой и сухой травы со склонившимися гроздьями семян.

Едва я наклонился поднять дикую сливу в жухлой траве тропинки, как услышал чьи-то шаги. Они наверняка доносились от сухого подлеска. Я обернулся и впервые увидел Ремоне. Шел он медленно. Высокий и довольно грузный, он ширился книзу неожиданными округлостями. Ремоне походил на большое доисторическое животное, ведомое запахом. Его огромные, как листья инжира, уши не улавливали более ни человеческих голосов, ни звуков. До него, возможно, долетали далекие и понятные только ему загадочные сигналы. Рассеянный взгляд видел собственные миражи, не замечая ничего вокруг. Я крикнул: «Добрый день, синьор Ремо!» Казалось, я плеснул тишиной в окаменевшую мягкость его лица. Оно выражало лишь полное равнодушие и отрешенность от этого мира. С его губ скатилось едва слышное бормотание, подобное глухому рокоту водопада. Глаза толстяка едва заметно засветились. В них еще жили далекие отблески памяти.

Советую не оставлять без внимания старые двери, отдавая им должное. Они и теперь защищают брошенные деревенские дома, хлева и загоны для скота. Вас вряд ли привлекут их художественные достоинства или особое мастерство их изготовления. Однако это встреча со временем, оставившим на них свой след. Так вы вдруг заметите: существуют предметы, которые смотрят на нас сердцем, и вы сможете дотронуться до мира даже с закрытыми глазами. Такие двери ждет одна и та же судьба. Их защита — паутина вбитых гвоздей и россыпь деревянных заплат. Те, кто не может позволить лишних затрат, не собирается заменять их, предпочитая чинить, прошивая фанеру гвоздями, которая бережет от жары и защищает от холода.

Когда я снова приехал в места, где летает пух, чтобы взглянуть на стоящий на окраине огромный крестьянский дом, мне бросилась в глаза старая дверь, словно увиденная мной впервые. Я сразу же влюбился в нее. Делал ее, вероятней всего, простой плотник или хозяин этого дома в горах. Доски были так грубо заколочены, в это бедное дерево вбили такое множество гвоздей, что я сразу же нашел имя той двери: распятая. Я стоял и смотрел на этот ковер из гвоздей, когда дверь отворилась и в проеме появилась Женщина. Совсем не удивившись моему присутствию, она прошла мимо и удалилась.

Как только наступил рассвет, женщина подошла к маленькой церкви. Небо пересекали светлые полосы, как будто по нему летели уставшие птицы с размытыми крыльями. Она опустилась на колени и ждала с закрытыми глазами, когда ветер донесет до нее запах травы Луизы. Но в этот день листья не источали аромата, будто не хотели общения с ней. Она открыла глаза и увидела, что ковер лежит еще в тени, тронутый местами блестящей темной росой. Спустя некоторое время, когда посветлело, стали видны маленькое окошко и задние стены. Воздух в часовне словно ожил. Прошло еще немного времени, наконец первая струя лимонного аромата донеслась до нее, и Женщина подумала, что это и есть тайное откровение.

Я понял, что тишиной можно дышать. И, сам того не замечая, надолго погружаешься в покой.

Вот уже несколько дней, как Ремоне отыскивал старые фотографии родственников. Некоторые из них так и остались стоять за стеклянными дверцами буфета. Когда все еще жили вместе, фотографии были аккуратно разложены дома по мебельным ящикам. Всю ночь Ремоне рвал эти фотографии. Лица, запечатленные на них, давно его раздражали. Он не желал ничьего общества. Ему хватало двенадцати котов, брошенных бедными обитателями соседних домов. Он спустился к ручью, где застыли каменные глыбы, и выбросил туда разорванную в клочья бумагу. Заметил Женщину, пришедшую несколько раньше, которая в ручье набирала воду.