Восьмой дневник

Губерман Игорь Миронович

довольно быстро делается плотским.

* * *

Культура нам нисколько не наскучила –

есть польза в изобилии цитат,

культура нас удобрила, окучила

и с ужасом глядит на результат.

* * *

Всё естественно более-менее,

но таится печаль в этой драме:

потолок моего разумения

явно сделался ниже с годами.

* * *

Людей весьма скептически любя,

я думаю,

что дело – в малой малости:

нас Бог лепил подобием себя –

лишёнными сочувствия и жалости.

* * *

Мы выросли, надели маски,

легко почувствовали вожжи;

что мы герои подлой сказки,

мы догадались много позже.

* * *

Ханжа-читатель был неправ,

меня браня за вольный нрав:

я душу с хером не рифмую,

но я вернул духовность хую.

* * *

Сюжеты жизненных трагедий

нам повествуют о беде –

об убедительной победе

дремучей пошлости везде.

* * *

Струны мировые я не трогал,

я писал о личном, чисто частном –

о любви, о разуме убогом

и про то, что глупо быть несчастным.

* * *

Я в мире этом не единственный,

кто верит в орган существующий,

в тот речевой пузырь таинственный,

слова и смыслы нам рифмующий.

* * *

Последняя ночная сигарета

напомнила тюрьму, сгорев дотла,

тем дымом сигаретным обогрета

вся жизнь моя дальнейшая была.

* * *

Полезно в минуты душевной невзгоды,

когда огорчён или гнусностью ранен,

подумать, что всё же дожил до свободы,

и целым ушёл, и рассудок сохранен.

* * *

Растаял этот зуд во мне со временем –

томясь от вожделения неясного,

рассматривать с немым благоговением

развалины чего-нибудь прекрасного.

* * *

Заметил я уже немало раз

печальными и трезвыми глазами:

спиртное выливается из нас

ещё довольно часто и слезами.

* * *

Опять созрела гибельная каша,

и снова будет мир огнём палим;

забавно, что ко злу терпимость наша –

весомое сотрудничество с ним.

* * *

Сейчас я всё время читаю,

листая сюжетов меню,

и мыслей о старости стаю

бумажным шуршаньем гоню.

* * *

Возможно, что этим и век я продлил,

и ныне на том же стою:

на все неприятности лью, как и лил,

усмешки крутую струю.

* * *

Звонок,

разговор, и подумал я вдруг,

что старость меняет мужчин

и что размыкается дружеский круг

не только от смертных причин.

* * *

Любовью что ни назови –

её в загадку Бог вознёс,

всё досконально о любви

когда-то знал раввин Христос.

* * *

Рушатся устои вмиг и разом –

рвётся равновесие дырявое,

и накрылся разум медным тазом,

и кипит безумие кровавое.

* * *

В небесную мы взоры тянем высь,

надеясь присмотреться, что там, как,

и каждый слышит голос: «Отъебись,

не суйся раньше времени, мудак!»

* * *

Жизнь оказалась интересной,

меня пасли судьба и случай,

и птицей реял я небесной,

и тварью вился я ползучей.

* * *

Склероз, явив ручонки спорые,

сегодня шутку учинил:

я сочинил стихи, которые

давно когда-то сочинил.

* * *

Тот бес, который жил во мне –

его кляли мои родители, –

с годами сделался умней

и вырос в ангелы-хранители.

* * *

Конечно, это очевидно –

стихает нашей жизни пляс,

но только грустно и обидно,

что внуки вмиг забудут нас.

* * *

Веками бьются лучшие умы,

стремясь постигнуть истину до дна,

но знание – источник новой тьмы,

и шире расползается она.

* * *

Зелёные весенние побеги

наводят нас на мысли о побеге.

* * *

Мы от рождения до кладбища

живём как любим и умеем,

поскольку мы помимо пастбища

ещё и зрелища имеем.

* * *

Есть ангелы, уставшие слегка

от собственной небесной чистоты,

они тогда бросают облака

и с девкой укрываются в кусты.

* * *

Ещё пою, как утренняя пташка,

и душу страх почти не бередит,

и каждый вечер каждая рюмашка

о жизни убедительно твердит.

* * *

Мне ветры истории насморк надули,

спугнули с души благодать,

и вот я сморкаюсь и думаю: хули

я должен безвинно страдать?

* * *

Не помню, у кого я прочитал,

что в жизни, как оглянешься окрест,

всегда есть место подвигам – и стал

с тех пор я сторониться этих мест.

* * *