Воспламеняющая взглядом (Порождающая огонь)
Шрифт:
Дверь лифта открылась, и они оказались в бывшем бальном зале. Блестел отполированный паркетный пол. В глубине огромного зала лестница, сделав два изящных витка, уходила наверх. Застекленные двустворчатые двери слева приглашали на залитую солнцем террасу, за которой открывался сад камней. Справа, из-за полуприкрытых дубовых дверей, доносился стук пишущих машинок, едва успевавших переваривать дневную норму. Воздух был наполнен запахами цветов.
Пересекая следом за Пиншо бальный зал, Энди не преминул высказатьс по поводу великолепного паркета, как будто он видел его впервые. Они вышли через застекленные
– Как вы себя чувствуете, Энди? – спросил Пиншо.
– Прекрасно. Прекрасно.
– Знаете, сколько вы уже здесь? Почти полгода, – произнес Пиншо тоном легкого удивления – дескать, надо же, как летит время, когда живешь в свое удовольствие. Они свернули направо по гравийной дорожке. В неподвижном воздухе стоял смешанный аромат жимолости и лавра. Вдоль берега, неподалеку от особняка по ту сторону пруда, легким галопом шли две лошади.
– Долго, – сказал Энди.
– Да, долго, – улыбнулся Пиншо. – И мы пришли к выводу, Энди, что ваша сила... пошла на убыль. Да вы и сами знаете – результаты тестов неудовлетворительны.
– Это все ваши таблетки, – с укором сказал Энди. – Что я могу сделать, когда у меня туман в голове.
Пиншо прокашлялся, но не стал напоминать ему о том, что когда проводились первые три серии тестов, оказавшиеся столь же бесплодными, наркотиков еще не было и в помине.
– Я ведь делал что мог, доктор Пиншо. Я старался.
– Да-да. Разумеется. Вот мы и думаем – точнее, я думаю, – что вы заслужили отдых. У нас есть лагерь на Мауи, это в Гавайском архипелаге. Я сейчас сажусь за полугодовой отчет. Так вот, Энди, хотите... – Пиншо весь сиял, словно ведущий в телеиграх, а тон был такой, каким объявляют ребенку, что его ожидает невероятный сюрприз, – хотите, я предложу, чтобы вас ненадолго туда послали?
Ненадолго – это года два, подумал Энди. А может, все пять. Они, конечно, будут приглядывать за ним на случай, если вернется дар внушения... или, так сказать, подержат в прикупе на случай, если возникнут непредвиденные трудности с Чарли. А кончится все, как водится, наездом или лошадиной дозой снотворного, или «самоубийством». И станет он, по выражению Оруэлла, несуществом.
– А лекарство мне будут давать? – забеспокоился Энди.
– Обязательно, – ответил Пиншо.
– Гавайи... – мечтательно протянул Энди. Вдруг он повернулся к Пиншо и попробовал сработать под простачка: – Доктор Хокстеттер меня не отпустит. Он меня не любит, я знаю.
– Ну что вы, – возразил Пиншо, – очень даже любит. И потом, Энди, вас пасу, а не доктор Хокстеттер. Так что не волнуйтесь, он мен поддержит.
– Но вы ведь еще не подали докладную? – уточнил Энди.
– Нет. Сначала я решил переговорить с вами. Да уверяю вас, одобрение Хокстеттера – это всего лишь формальность.
– Пожалуй, стоит провести еще одну серию тестов, – сказал Энди и дал Пиншо легкий посыл. – Для страховки.
Зрачки у Пиншо как-то странно дрогнули. Улыбочка застыла, а затем и вовсе
– Когда будете писать докладную, предложите провести еще одну серию тестов, – повторил Энди.
Взгляд Пиншо прояснился. На губах вновь заиграла неподражаема улыбочка.
– О Гавайях, смотрите, никому ни слова, – сказал он. – А пока что напишу докладную и предложу еще одну серию тестов. Я думаю, стоит это сделать. Для страховки.
– Но потом я смогу поехать на Гавайи?
– Да, – подтвердил Пиншо. – Потом.
– Чтобы провести эти тесты, понадобится месяца три, верно?
– Да, около трех месяцев. – Пиншо так и млел – он сейчас напоминал учителя, слушающего ответ лучшего своего ученика.
Они приближались к пруду. По зеркальной глади тихо скользили утки. Собеседники остановились у воды. Агент, держась поодаль, провожал взглядом наездников, мужчину средних лет и женщину, трусивших бок о бок вдоль того берега, почти у кромки воды. Их отражения перечеркнул длинный след, тянувшийся за белой уткой. Энди подумалось, что эта парочка странным образом вызывает в памяти рекламку страховой компании – из тех, что непременно вылетают, стоит развернуть утреннюю газету, и падают тебе на колени или... в кофе.
В висках у него немного стучало. Пока ничего угрожающего. Хуже то, что от волнения он чуть не подтолкнул Пиншо сильней, чем следовало, а это могло привлечь внимание агента. Правда, молодой человек смотрел в другом направлении, но Энди были знакомы их уловки.
– Расскажите мне о здешних дорогах и вообще о местности, – попросил он вполголоса Пиншо и снова легонько подтолкнул его. Из обрывков разговоров он знал, что Контора находится не очень далеко от Вашингтона, но не так близко, как оперативная база ЦРУ в Лэнгли. Этим его осведомленность исчерпывалась.
– Тут стало очень красиво, – мечтательно сказал Пиншо, – после того как заделали все отверстия.
– Да, – согласился Энди и замолчал. Посыл иногда погружал человека в транс, вызванный каким-нибудь воспоминанием, как правило, через весьма далекую ассоциацию, и обрывать его не стоило ни при каких обстоятельствах. В противном случае можно породить эффект эха, от эха же недалеко до рикошета, ну, а рикошет способен привести к... да, собственно, к чему угодно. Нечто подобное произошло с одним из мелких служащих, этих уолтеров митти, которым он внушал веру в себя, и Энди не на шутку перепугался. Тогда все кончилось хорошо, но если его друга Пиншо вдруг начнут одолевать кошмары, тут уж не будет ничего хорошего.
– Моей жене он понравился, – продолжал Пиншо все так же мечтательно.
– О чем вы? – спросил Энди. – Кто понравился?
– Новый мусоросборник. Он очень... И умолк.
– Красивый, – подсказал Энди. Молодой человек в спортивном пиджаке подошел поближе: над верхней губой у Энди выступил пот.
– Очень красивый, – подтвердил Пиншо и уставился на воду. Агент подошел совсем близко, и Энди лихорадочно подумал, что придется, наверное, еще раз подтолкнуть Пиншо. Тот не подавал признаков жизни – вроде перегоревшего кинескопа.