Воспоминания об Александре Грине
Шрифт:
После прогулки, посадив Гуля на плечо, Александр Степанович подымался по ступеням довольно высокой лестницы, ведущей в кухню. Неожиданный сильный порыв ветра смахнул с плеча Александра Степановича нецепко державшегося Гуля, и он упал прямо в стоявшую на крыльце миску с едой Кука. Александр Степанович выхватил его, внес в комнату и, показывая мне совершенно мокрого Гуля, взволнованно спросил:
– Что делать? Подумай, какая беда!
Решили вымыть Гуля теплой водой и закутать в вату, чтобы он не простудился. Александр Степанович согласился. Пока я ходила за водой, он держал птицу у теплой печки. Осторожно обмыли клейкий
Он водил головкой и посматривал на нас умными глазами, раз даже тюкнул клювом палец Александра
PAGE 368
Степановича. Мы очень боялись за его здоровье, - холодная липкая ванна для нежного, не привыкшего к воде птичьего тельца могла оказаться смертельной. Каждые полчаса мы осматривали его. Когда я обмывала Гуля, он выглядел очень несчастным, а потом, в вате, сидел, как нам казалось, согревшийся и милый.
Вечером Александр Степанович вынул его из ваты, чтобы покормить. Перья выглядели глянцевитыми, но есть он не захотел и сидел на краю корзины как-то неуютно. Это нас встревожило. Мы рыхло взбили вату и положили Гуля в это теплое гнездо. Он покорно сидел, не проявив ни малейшего желания выбраться из него. Это нам тоже показалось ненормальным.
Ночью вставали, смотрели. Гуль не менял положения, для него непривычного, - обычно он спал на жердочке. Но на свет зажженной лампы поворачивал головку.
Утром Александр Степанович вынул Гуля из ваты и завздыхал:
– Пропадает наш Гулюшка. Посмотри, перья стали матовые и чуть топорщатся - значит, болен.
Попробовали головку у клюва - горячая. Ни пить, ни есть птица не хотела, глазки стали мутнее, и головкой не вертела, как накануне. Мы думали, что у Гуля воспаление легких, а как лечить - не знали и с горестью поглядывали на корзинку. Чтобы не тревожить Гуля, мы не прикасались к нему. Он сидел в вате не шевелясь и широко раскрыв черные глазки. Под вечер Александр Степанович предложил покормить Гуля насильно. Решили поить молоком. Александр Степанович принес корзину в столовую, стал вынимать Гуля и вдруг сказал сдавленным голосом:
– Он давно умер, совсем холодный. Бедная ты наша птица, страдалица, лишенная счастья летать. Наше ты дорогое утешение.
Похоронив Гуля под елкой на Тепе-оба, мы часто вспоминали его, вместе - до смерти Александра Степановича, а одна я и до сих пор.
Я написала о Гуле потому, что рассказ Грина о кем «История одного ястреба» не соответствовал действительности. Когда я спросила Александра Степановича, почему он так написал, он ответил:
13 Зак. № 272 PAGE 369
– Мне хотелось, чтобы так случилось… А мне хочется, чтобы читатели Грина знали, сколько души и заботы вложил Александр Степанович в Гуля.
МОЛЧАНИЕ ДУХА
Закончив роман «Блистающий мир», Александр Степанович говорил, что хотя он и многое сказал из того, что хотел, но полного удовлетворения не чувствует.
«Блистающий мир» - единственный роман Грина, напечатанный в журнале до издания его книгой. В журнале «Красная нива» он напечатан полностью, а в книге, изданной «ЗИФом», изъята
После «Блистающего мира», уже живя в Феодосии, Александр Степанович начал «Золотую цепь», сказав: «Это будет мой отдых; принципы работы на широком пространстве большой вещи стали мне понятны и близки. И сюжет прост - воспоминания о мечте мальчика, ищущего чудеса и находящего их». Так, видимо, было сначала задумано Грином, сюжет усложнился уже в процессе работы.
«Золотая цепь» была написана за несколько месяцев. «Странно, - говорил Александр Степанович, - писал я этот роман без всякого напряжения, а закончил и чувствую - опустошен до дна… Никогда такое чувство не появлялось у меня по окончании рассказа. Допишу рассказ, и словно нити, хотя бы паутинные, а тянутся к новому рассказу, теме».
Прошло несколько недель, и Александр Степанович с таинственным видом сообщил: «Ничего. Все благополучно, - завелось. И хорошее… Чувствую - как в тумане». Это зародилась «Бегущая по волнам».
Начало давалось Александру Степановичу очень трудно, но он был упорен в работе, тем более что тема была ему ясна, - он не находил только истинного русла, А найдя, возликовал. И дальше пошло без существенных заторов. «Песней льется в душе», - говорил Александр Степанович.
Но, закончив «Бегущую», он сказал: «Опустел я. В голове полное молчание. Как ни напрягаю себя, даже сюжет пустякового рассказа не приходит. Неужели это конец и мои способности иссякли на этом романе! Писал его и казался себе богачом, так многоцветен и полон был дух мой, А теперь, ну ничегошеньки! Страшно…
PAGE 370
Я знаю, когда-то должен наступить момент, когда силы мои иссякнут. Жду его в более глубокой старости, встречу спокойно, буду тогда писать воспоминания. Теперь же это внутреннее молчание пугает меня, я еще хочу говорить свое».
Месяцев через десять после окончания «Бегущей по волнам» Александр Степанович начал писать роман «Джесси и Моргиана». «Этот роман только для тебя, взамен посвящения, снятого с „Бегущей по волнам"», - сказал он.
Еще работая над «Джесси и Моргианой», Александр Степанович уже набрасывал отрывки «Дороги никуда» - тогда еще «На теневой стороне».
По окончании «Джесси и Моргианы» недолгое «молчание духа», - отдых недели две, а затем продолжение «Дороги никуда».
При моем описании получается так, словно это шло раздельно друг от друга: каждое произведение как бы на отдельном острове зарождалось и кончалось. На самом же деле происходило несколько иначе.
Так, например, мысль о летающем человеке тронула воображение Грина еще в 1918 году 30 (рассказ «Состязание в Лиссе»), а вылилась в роман в 1921 году - в «Блистающем мире».
«Пишешь задуманное, - говорил Александр Степанович, - и все, перегоняя друг друга, толпится во мне, закончил и… полная пустота, глухо. Появляется страх - иссяк родник. Неужели навсегда? Цепляешься воображением за все, что хранится в памяти. Ворошишь старое на дне этого сундука, и ничего, ничего. Но проходит время, и не замечаешь, когда в тебе что-то забрезжило. Сырое, неясное, зыблется, рассыпается в арабески. И вдруг блеснет центр, ствол, какая-то главная важная минута. И снова покой и равновесие - плыву по реке будущего».