Воспоминания об Александре Грине
Шрифт:
В тяжелые дни нашей жизни росла «Дорога никуда». Грустно звенели голоса ее в уставшей, измученной душе Александра Степановича. О людях, стоящих на теневой стороне жизни, о нежных чувствах человеческой души, не нашедших дороги в жестком и жестоком практичном мире, писал Грин.
«Дорога никуда» не опустошила его, была лишь легкая усталость. «Пока я не хочу думать о будущем, - сказал Александр Степанович, - но из этого романа
PAGE 371
родилась тема о «недотрогах». Я не могу писать для никого. Я должен знать,
Рождались мысли о «Недотроге», записывались, но сюжет оформлялся туго. «Не могу понять, в чем дело, - размышлял Александр Степанович, - обдумываю, все ясно вижу, ясно и правильно. Начинаю писать - нет внутренней стройности. А тема меня глубоко волнует. Таких недотрог много, только они прячутся, незаметны и часто прекрасны, как чудо-цветы».
Уже безнадежно больной Александр Степанович все еще думал о «Недотроге». Когда становилось ему лучше, радовался новым возникающим мыслям. Когда не давалась ему работа, говорил: «Нет чувства, что кому-то я это рассказываю: недотроги мои закрыли глаза и спрятались. Остались лишь мухи и короли». Грин намекал на начатый им в 1925-1926 годах роман «Король мух».
В декабре 1931 года Александр Степанович сказал мне: «Теперь «Недотрога» легла во мне ясно, все туманности исчезли; как только наберу сил - начну писать». Это было через месяц после снижения температуры, терзавшей его почти три месяца. А затем началась раковая адинамия, не дававшая Александру Степановичу возможности «набрать силы». Но о «Недотроге» он все равно говорил. И когда за месяц до его смерти мы переехали в свой домик, он радовался и говорил: «Вот здесь-то я и напишу свою «Недотрогу», под этим орехом, как в беседке».
ПОХВАЛЫ
Александр Степанович был повышенно чувствителен к похвалам. Он говорил: «Похвала - слов нет - приятна, но всегда, или почти всегда чувствую себя при этом так, словно я - голый и все меня рассматривают». Он очень тонко чувствовал оттенки похвалы: простая, искренняя - чаще всего от нелитературных людей - трогала и волновала его. Литераторская, умная, серьезная похвала доставляла истинное удовольствие. Похвала окололитературных «тузов» почти всегда раздражала его, вызывая насмешку или ядовитый отпор, - она всегда плавала по поверхности. Он знал себе цену как художнику. Знал свои недостатки, свои силы больше всех
PAGE 372
тех, кто в недостаточно искренних и тактичных словах величественно награждал его похвалой.
Как- то в Москве в гостях у Вересаева идем к столу рядом с Борисом Пильняком, в то время молодым литературным регзопа §га1а. Тот, здороваясь с нами, говорит Александру Степановичу с этакой рыжей великолепной снисходительностью: «Что, Александр Степанович, пописываете свои сказочки?» Вижу, Александр Степанович побледнел, скула у него чуть дрогнула (признак раздражения), и он ответил: «Да, пописываю, а дураки находятся -почитывают». И больше во весь вечер ни слова с Пильняком.
Был около Александра Степановича молодой в то время человек, Дмитрий Иванович Шепеленко.
Как- то идем мы втроем. Шепеленко и говорит Александру Степановичу: «Читал недавно ваш «Блистающий мир». Ничего, кое-какие мысленки есть». Мы с Александром Степановичем переглянулись, и он ничем, кроме вопросительного «Да?», на эту величественную похвалу не ответил. А дома ухмыльнулся: «Ничего, бедняга, кроме „мысленок" не „прозрел"».
Или в маленьких журналах: «Александр Степанович, дайте что-нибудь поэкстраординарнее, в вашем стиле».
– «В моем стиле и вашем соответствии», - посмеивался Александр Степанович.
В больших журналах Александра Степановича не печатали. Только уже перед смертью - за год - в ленинградском журнале «Звезда» была напечатана «Автобиографическая повесть». И то лишь благодаря большому личному расположению к Александру Степановичу некоторых членов редакции, в частности Н. С. Тихонова. Александра Степановича это обижало, но виду он не подавал: «Они считают меня легче, чем я есть».
Отношение больших журналов особенно резко проявилось к «Бегущей по волнам». Александр Степанович дал ее в журнал, редактируемый Воронским и Иорданской. Долго они держали роман. Им лично он нравился,
PAGE 373
но они вернули его с кислой миной: «Весьма несовременно, не заинтересует читателя». Александр Степанович понимал, что этот роман чрезвычайно характерен для него, крепко сделан, заинтересует и найдет читателя, и хотел большого читателя…
Другой раз с той же «Бегущей по волнам». Это уже почти через два года - в 1927-1928 годах. Роман все мытарствовал по редакциям журналов и издательств, не находя пристанища. Как-то Александра Степановича пригласили читать на «Никитинских субботниках»; читал отрывки из «Бегущей по волнам», вызвал у слушателей чувство искреннего восхищения. Слушатели - в большинстве члены издательства «Никитинские субботники». Грин предлагает «Бегущую по волнам» - получает отказ: одно - платонически восхищаться, другое - издавать.
Александр Степанович говорил: «Мне во сто крат легче написать роман, чем протаскивать его через дан-тов ад издательств». Рапповские руководители не понимали и не ценили Александра Степановича. Он для них был писателем маленьких журналов, писателем авантюрного легкого стиля, писателем, ушедшим от действительности.
ГРИН И ЧИТАТЕЛИ
После выхода в свет «Бегущей по волнам» Александр Степанович получил небольшое письмецо от матроса. В простых, хороших словах он благодарил автора за роман и высказывал предположение, что Александр Степанович плавал вокруг света. «Иначе не могли бы вы написать такой роман», - писал он и просил Александра Степановича обязательно ответить ему, правильно ли его предположение.