Восточные славяне в VI-XIII вв.
Шрифт:
Вместе с тем в длинных курганах присутствуют и неславянские элементы. Так, в южных районах их ареала, принадлежавших с глубокой древности балтоязычному населению, как уже говорилось, изредка встречаются горшки тушемлинско-банцеровского типа, а в женских захоронениях — предметы украшения восточнобалтского облика. Одно время Е.А. Шмидт на этом основании относил смоленско-полоцкие длинные курганы к памятникам балтов (Шмидт Е.А., 1963а, с. 113; 1969, с. 129–144). Однако позднее этот исследователь пересмотрел свою точку зрения и признал принадлежность этих памятников кривичам (Шмидт Е.А., 1971, с. 1067). Присутствие предметов балтского происхождения обусловлено тем, что кривичи второй половины I тысячелетия н.
В равной степени закономерны некоторые прибалтийско-финские особенности в длинных курганах Псковщины, поскольку кривичи в этом регионе формировались в условиях взаимодействия славянского населения с местным прибалтийско-финским. Археологические памятники, оставленные населением, смешанным в этническом отношении, обычно характеризуются элементами, свойственными культурам того и другого этноса.
Таким образом, длинные курганы с самого начала сочетают в себе славянские и местные прибалтийско-финские или балтские культурные особенности. А это значит, что кривичи как отдельная восточнославянская племенная группировка формировались в условиях взаимодействия славян, расселившихся в бассейнах Великой, Западной Двины и Днепра, с местным населением.
Некоторые эстонские археологи, подчеркивая наличие в псковских длинных курганах зольно-угольных прослоек и каменных конструкций, склонны считать эти памятники прибалтийско-финскими (Лаул С., 1971, с. 319–329; 1975, с. 378–384).
Мысль о неславянской принадлежности длинных курганов высказывали также М.И. Артамонов (Артамонов М.И., 1967, с. 65–68) и И.И. Ляпушкин (Ляпушкин И.И., 1966, с. 127–134; 1968б, с. 91–95). Доводы этих исследователей были рассмотрены и отвергнуты в монографии о длинных курганах (Седов В.В., 1974а, с. 36–41). Однако мнения о неславянстве этих памятников продолжают придерживаться некоторые исследователи. В книге «Археологические памятники древней Руси IX–XI вв.» длинные курганы Псковской земли рассматриваются в качестве погребальных сооружений дославянского финноязычного населения — чуди (Булкин В.А., Дубов И.В., Лебедев Г.С., 1978, с. 21–24).
Исследователи, приписывающие захоронения в псковских длинных курганах прибалтийско-финскому населению, не учитывают самого существенного обстоятельства — погребальный ритуал.
В настоящее время погребальный обряд славян второй половины I тысячелетия н. э. изучен обстоятельно и на весьма широкой территории Европы от Эльбы на западе до Поднепровья на востоке. В лесной зоне славянского расселения вплоть до X в. безраздельно господствовал обряд трупосожжения. В раннее время захоронения совершались в грунтовых могильниках, в VI–VII вв. зарождается и широко распространяется обычай сооружать курганные насыпи. В различных регионах славянского расселения курганы различаются некоторыми незначительными деталями строения, но погребальный обряд всюду однообразен (Zoll-Adamikowa H., 1975; Русанова И.П., 1976).
Кремация умерших совершалась, как правило, на стороне, вне курганов. Остатки трупосожжений (кальцинированные кости без пепла или с небольшим количеством золы), собранные с погребального костра, помещались в курганные насыпи индивидуально, т. е. для каждого захоронения рыли в насыпи или в ее основании ямку или устраивали небольшую площадку для помещения костей кучкой. Основная масса погребений безурновые и безынвентарные. Лишь в сравнительно немногих случаях остатки сожжения помещались в глиняные (реже берестяные) урны.
Наряду с лепной керамикой и домостроительством погребальный обряд является важнейшим этнографическим признаком славянской культуры третьей четверти I тысячелетия н. э. Именно по этим элементам славянские древности вычленяются исследователями среди синхронных иноэтничных — германских, фракийских, балтских, финских, тюркских и пр. Так, на основе деталей погребальной обрядности
Прибалтийско-финский похоронный ритуал I тысячелетия н. э. весьма существенно отличался от славянского. Могильники прибалтийско-финских племен, хорошо изученные на территории Эстонии, Латвии и Финляндии, характеризуются коллективным способом погребении. Различить индивидуальные захоронения здесь просто невозможно. Остатки кремации, совершенной на стороне, не помещались отдельными захоронениями, а рассыпались внутри оградок. В каждой из оградок каменных могильников таким образом разбрасывали по нескольку или по нескольку десятков погребений, которые невозможно расчленить. Захоронения в оградках совершались иногда в течение нескольких столетий. Невозможно распределить по погребениям и вещи, встречаемые при раскопках оградок прибалтийско-финских могильников (Шмидехельм М.Х., 1955; Selirand J., 1974).
Погребальный обряд, выявляемый по материалам всех исследованных до сих пор длинных и круглых курганов Псковской земли, не имеет ничего общего с прибалтийско-финским ритуалом. На основе обрядности все псковские курганы второй половины I тысячелетия н. э. должны быть отнесены к славянской культуре. В распоряжении археологов нет ни малейших оснований предполагать, что в Псковской земле до славянского расселения жили прибалтийско-финские племена, которые хоронили умерших не по прибалтийско-финскому, а по славянскому ритуалу.
Длинные и круглые курганы с трупосожжениями Псковской земли находятся в одном ряду с курганными памятниками других славянских регионов. Эволюция обрядности у псковских славян протекала идентично развитию погребального ритуала в других местах славянского расселения. Как и на Псковщине, в Припятском Полесье или в Повисленье ранние курганные насыпи были коллективными усыпальницами, содержащими по нескольку индивидуальных захоронений. Примерно в одно и то же время во всех этих регионах на смену курганам со многими погребениями приходят насыпи с одним-двумя трупосожжениями. Во всех этих регионах господствуют безурновые и безынвентарные захоронения. Процент захоронений с вещами примерно одинаков. Основное различие заключается лишь в том, что в Псковском регионе развился обычай наряду с распространенными в славянском мире полусферическими курганами сооружать длинные или удлиненные насыпи. Впрочем, удлиненные и овальные курганы встречаются и на коренных славянских землях, в частности в Повисленье.
Говоря о славянстве населения, оставившего псковские длинные курганы, необходимо, учитывая сложную этноисторическую обстановку того времени, допускать, что среди захоронений в этих насыпях были трупосожжения не только пришлых славян, но и местных прибалтийских финнов и, возможно, балтов. Дифференцировать их невозможно. Все захоронения имеют славянский облик, что, очевидно, обусловлено этнокультурным воздействием славян на местное финноязычное население.
Существенные выводы для изучения этнической структуры населения, хоронившего умерших в псковских длинных и синхронных с ними круглых курганах, может дать анализ керамического материала. Глиняная посуда из рассматриваемых памятников не дает повода для их прибалтийско-финской атрибуции. Среди керамического материала псковских длинных курганов имеются глиняные урны (Михайловское, Жеребятино, Володи), сопоставимые по всем признакам с достоверно славянской керамикой третьей четверти I тысячелетия н. э., называемой пражско-корчакской. На это уже обращали внимание археологи-слависты (Русанова И.П., 1976, с. 200).